Дмитрий Харламов - Сказание о верном друге. Тайна седого тугая

Мальчик вернулся в лагерь, когда солнце подернулось пепельной дымкой.

Серафим Александрович неподвижно сидел над удочками. Поплавки лениво покачивались на поверхности. Клева не было.

— Я уж им и макуху [17] Макуха — жмых, корм для скота. предлагал, и пшеничку — не желают кушать. Сделай милость, Пулат-джан, излови-ка мне несколько кузнечиков. Может, это им понравится.

— Хоп, — бросил на бегу Пулат и помчался на поляну.

Радик с чувством хорошо выполненного долга валялся на кошме. У него было лирическое настроение, он пел.

Сказать правду, у него неплохо получалось! Не то чтобы он был хороший певец или обладал красивым голосом, а как-то приятно, славно было слушать его:

Пулату сразу виделись бушующие волны, лохмотья мокрых парусов и уставшая до изнеможения команда. А волшебная страна — вот она, красивый высокий остров в розовом закатном свете и ослепительное, необъятное водное пространство. И за стеной камыша птичий гомон… Все так мило его сердцу!

Особенно нравилось Пулату, когда Радька пел, как будто он хан Кончак. Курносый, с сивым вихром на макушке, толстенький, Радька по какому-то волшебству становился вдруг хитрым, коварным и могущественным Кончаком, уговаривающим, упрашивающим князя Игоря продать свою родину за подарки и пленницу.

Молодец Радька, здорово!

Отец у Радьки композитор, но он живет где-то в другом городе, и Радькина мать не любит, когда сын вспоминает про отца. Но все равно Радька тоже, наверно, станет композитором: голос у него глуховатый, а поет — будто рисует…

На кузнечиков у Серафима Александровича сразу пошло веселее. Сначала попалась длинная тощая чехонь, потом чистый, желтый с сизой спинкой сазан… И пошло, только дергать успевай.

Даже Пулат поймал большую красноперку. Ну, не очень, конечно, большую, зато сам.

— Ну, что, брат, — между делом спросил Серафим Александрович, — помирились вы с Радием?

— Помирились.

— Правильно. Мы, мужчины, публика великодушная. Соберите-ка, друзья, снулую рыбу да засолите, пока не испортилась.

И за работой Радик продолжал что-то потихонечку мурлыкать, а потом и говорит:

— Хочешь песню послушать, нашу, походную?

И запел вполголоса:

Пулату понравилась песня. Конечно, она не такая, как по радио, но зато это их собственная песня: тут и дарьинка, и костер, и «волны, не меньше, чем в море могучем».

— Молодец, Радька! Ты и музыку сочинил?

— Нет, музыка народная, от других песен.

— Только вот…

— Что такое? — насторожился автор.

— Вот… «свист ветра в снастях»… В каких снастях? У нас даже мачты нет!

Радик вспыхнул, его авторское самолюбие было больно задето. Он сердито засопел и отвернулся, но вскоре лицо его просветлело:

— А если так: «Нас трое на судне, и нам нипочем надрывный свист ветра, раскатистый гром…» А?

— Годится, — с облегчением вздохнул Пулат: на этот раз обошлось без ссоры.

Пулата удивило, что Радька не хвастает. Песню сочинил и не хвастает! Наверно, переживает вчерашнюю «шутку».

— Научи и меня петь.

Забыв про рыбу, ребята принялись разучивать новую песню.

Как только солнце скатилось в мглистую дымку на горизонте, тонко, раздражающе зазвенел неподвижный воздух — налетели комары. Ребятам пришлось спасаться от них под пологом. Весело наблюдать изнутри безуспешный штурм марлевых стенок накомарников скопищем кровопийц. Стоит неосторожно приблизить к марлевой стенке плечо или руку, как в них через марлю вонзаются десятки жадных комариных хоботков.

Только Серафиму Александровичу комары, казалось, не причиняли беспокойства. Он забрался под свой полог тогда, когда были поставлены все четыре перемета [18] Перемет — рыболовная снасть. .

— Сеньоры, ужинать приглашаю в свою кают-компанию.

Ужинали в темноте, потому что комары не давали вылезти из-под полога, чтобы поддержать костер. Впрочем, на востоке уже начал разливаться белесый свет восходящей луны.

— Серафим Александрович, — сказал Пулат, — здесь столько птиц — целая туча. Если выстрелить, они, наверное, все небо закроют крыльями.

— В этих местах — в низовьях Сырдарьи, на Аральском море — гнездуется множество птиц. А сколько их во время перелетов! Некоторые породы уток, гусей и других водоплавающих даже зимуют здесь — Арало-Тургайский коридор близко.

— А что это — Арало-Тургайский коридор?

— Это древний и самый большой в нашей стране путь болотных и водоплавающих птиц. Из мест гнездования в тундрах и на северных побережьях летят птицы осенью на зимовку, а весной вновь возвращаются на родину…

Ребятам уже известно: когда Серафим Александрович начинает говорить напевно, врастяжку, будет увлекательный рассказ. Сдержанность сменяется широкой жестикуляцией, глаза загораются возбуждением — это видно даже при тусклом лунном свете.

— Домой приедете, взгляните на карту. На север от Аральского моря на тысячу километров простирается озерная страна — Тургай. Эти озера — следы великого пролива, некогда соединявшего древние моря.

Серафим Александрович некоторое время ел молча, потом коротко глотнул из фляги холодного чаю и откинулся на рюкзак, как на спинку кресла.

Не спеша, со смаком раскуривая свою большую трубку, он продолжал:

— Миллионов этак семьдесят лет тому назад наша Земля выглядела совсем не так, как она выглядит теперь. Тогда значительную часть территории нынешних республик Средней Азии и Казахстана занимало громадное море. Каспийское и Аральское моря были единым морем, и они соединялись проливом с исчезнувшим впоследствии Внутрисибирским морем, древнее ложе которого представляет теперь Западно-Сибирскую низменность. В те времена Землю сотрясали мощные землетрясения. На месте долин неумолимо вырастали горы, берега опускались в моря и океаны, а из морских глубин вздымались материки и острова. На протяжении десятков миллионов лет происходило медленное поднятие дна древних морей Сибири и Средней Азии. Обширные моря разделились на систему малых морей и озер, какие мы видим на карте сегодня. А птицы? Они исстари летели из теплых южных краев на свою северную родину вдоль озер и рек, мелководных морей и проливов, богатых рыбой и водорослями…