Владислав Лесков - Царевна

Другая судьба, совершенно не похожая на жизнь ее сестриц, запертых в полутемных комнатах дворца, где единственными подружками были служанки. Она еще молода и красива, стало быть, быстро найдет свое место в истории. Софья улыбнулась сама себе в зеркальце и спокойно положила его на столик.

– Царевна, – раздался тихий голос из приоткрытой двери. Она узнала его. Милый сердцу друг. Теперь она может не опасаться перетолков посадской толпы. Князь Василий Василич достойный претендент на руку и сердце русской царевны. Не государь, но разве кто из латинских государей достоин ее руки. Нищие, презренные и малоземельные холопы. Ее держава могла вместить десятки таких государств.

– Проходи князь, – тихо произнесла она. Голицын вошел в покои царевны и, склонившись у ног величественной Софьи, робко поцеловал ее руку.

– Исполнены ли мои указы, князь? – спросила она.

– Ваше Величество! – с восторгом произнес Голицын. Все выполнено. Царевич Петр и его мать Мария Нарышкина в Преображенском.Я оставил несколько своих людей с наблюдением.

Софья кивнула.

– Устал ли ты, Василь Василич? —нежно с придыханием спросила она.

– Разве можно устать на службе у ее величества, – отозвался Голицын, с нежностью и нескрываемой страстью, расцеловывая руки Софьи.

– Ну, пока еще рано называть меня Величеством, князь.

– Ничего не рано, моя царственная принцесса. – Голицын рванулся вперед и обнял царевну.

Софья была обескуражена его напором, но сдалась. Она лишь прошептала:

– Князь, еще не все закончено.

Но его уже было не остановить.

Утро пришло в Москву ярким апрельским солнцем. Уже не слышно во дворе боя барабанов шального Петруши. Не слышно и криков полоумного братца Ивана. Она словно попала в другой мир. Где все её и даже эти косматые облака, нависшие над маковками «Ивана Великого».

Её города, её слободки и монастыри, больше не нужно прятаться, скрывая лицо под тяжёлым балдахином, как ее сестрицам. Она: Полновластная царевна.

Софья умылась и дала знак служанкам:

– Собирайтесь, едем к молебну в Троице-Сергиеву Лавру. Служанки забегали по покоям, доставая из сундуков наряды царевны.

На пороге появился дьяк Шакловитый:

– Далече ли матушка собралась?

– В Троицу боярин, – бросила Софья. Хочу помолиться в избавление от грехов.

Шакловитый усмехнулся:

– Так много ли их матушка, так с наперсточек.

– С наперсточек, но мои! – резко отрезала царевна.

Карета с царевной покатила по талому снегу. Шакловитый перекрестился:

– Ну, дай-то Бог.

За широким столом из грубо тесаных досок сидело пятеро собеседников. На столе стояла глиняная миска наполненая квашеной капустой с клюквой. Одноглазый косматый мужик в рваном кафтане разливал штоф водки по грязным стаканам. Он опрокинул стакан в горло, тяжело крякнул и поднял к верху палец:

– Раскол это вам не просто борьба веры нашей, а устремление души христианской супротив еретиков.

Хозяин трактира беспомощно развел руками:

– Кто их знает, как этих раскольников от порядочных людей отличить?

Одноглазый мужик назвался Сапыгой.

– Я давно по Руси скитаюсь, – продолжил Сапыга. И верно говорю вам, что придет Спаситель, и всех слуг антихристовых покарает. Зеваки, собравшиеся вокруг него, раскрыли рот от изумления.

– Чего же не покарал до сих пор? – возразил ему молоденький, словно не оперившийся щегол, паренёк.

─ Сколь ждать-то еще?

Мужик по имени Гаврила, будучи старшим по возрасту среди собеседников, отвесилмолодому парню подзатыльник:

– Наливай, пей, да слушай, чего святые люди говорят. Парень схватился за горлышко бутылки.

– Поставь на место, —удержал его рукой, сидящий справа мужик.

Грешно «горькую» пить, —добавил он.

– А коли грешно, зачем наливаете тогда, —обиженно фыркнул юноша. И чего тогда этот проповедник пьет, – парень, словно дикий зверёк, зыркнул на Сапыгу своими черными глазищами.

– Так я и не праведник вовсе, – в ответ посмотрел на него Сапыга. Далеко мне до учителей наших. А про «горькую», это верно сказано, грех, но апостолы наши тоже не сразу праведниками стали. Через великие муки прошли. И взошли в «Божье Царствие» на кораблях огненных.

– Что-то я не пойму мужик, – буркнул парень. Попы Никонианские про царствие Божье вещают, и ты туда же.

– И какое из них самое праведное?

Сапыга замолчал и склонился к тарелке.

– А по мне, так царствие это для всех одно, – продолжил парень. Ранее двумя перстами крестились, сейчас тремя. Что изменилось-то на небесах? Али Богородица другая стала?

Мужик, сидящий сбоку от парня, отвесил ему новый, не менее звонкий и болезненный, подзатыльник:

– Больно умен, как поглядим.

Сказано же:

– Раскол!

Парень тихо нагнулся под стол и вынул из складок сапога нож. Резкий удар острым лезвием опрокинул мужика на пол. Молодчик соскочил со скамейки и испуганно озираясь, закричал:

– Ну, что бражники, кто смелый подходи!

Сапыга медленно вышел из-за стола:

– Слышишь паря, не глупи! Мы тебя впервые видим, за стол пригласили по христианскому доброму обычаю, а ты аки зверь с ножом кидаешься.

– А какого он лешего дерется? – паренёк ткнул пальцеми на стонущего от боли, мужика.

– А я погляжу гордый ты, не в пример остальным.

– Какой есть! – юноша обтер нож с деревянной рукоятью об скатерть и засунул обратно в сапог. За дверями послышался шум.

В трактир влетел какой-то мужик с истошным криком:

– Стрельцы идут.

Половой испуганно перекрестился и полез под стол.

В трактир вломились стрельцы и загородили выход из трактира со словами:

– Кто вы такие, откуда будете?

Молодой парень стал потихоньку пятиться к печи.

Мужик, которого только что порезали, перестал стонать и только тихо сопел. Стрельцы подошли к нему и открыли рану.

– Совсем плох! – произнес один из них. До утра не дотянет.

– Кто его так?

Мужики в трактире расступились, образовав проход к печи, у которой сидел паренек, обхватив голову окровавленными руками.

– Взять его! – крикнул стрелецкий старшина. На дознание.

– А вы кто такие, откуда будете, зачем прибыли? – он сгреб огромной ручищей со стола остатки трапезы, оставив только штоф. Налив в стакан водку, он залпом опрокинул его. Затем стрелецкий старшина достал из сумки лист бумаги и перо, прокашлявшись, произнес:

– Подходи по одному, и сказывайте. Только не врите мне, иначе шкуру спущу.

Парня скрутили, для острастки врезали пару раз по зубам, чтобы не вырывался, и вывели из трактира. У дверей уже стояли сани, запряженные гнедой кобылой. Грива кобылы была нечёсана и не ухожена, так как взяли ее в соседнем дворе, как и сани.