Вадим Барташ - На дальних берегах. Книга первая. Тринадцатый год. Часть вторая

Николай прикинул в уме и заметил:

– Нам одного экипажа мало. Нам необходимо четыре.

Тут уже подошли Чудинов, Суриков и их сопровождавшие.

Чудинов отправил Марка договариваться насчёт извозчиков.

***

Надя, Моршанцев и оба Соколовских уселись в первый экипаж, Чудинов-старший и Суриков во второй, в третьем разместились Марк и Никич и туда же погрузили багаж, а четвёртый был полностью занят основной частью купеческой поклажи. От вокзала отъехали в десять утра и направились вначале к Гриднёвым.

Дом Гриднёвых располагался неподалеку от Соборной площади (между прочим, эта площадь была самой большой не только в России, но и в Европе), на которой стоял кафедральный собор – гордость Самары и её визитная карточка. Собор этот, вмещавший под своими сводами одновременно 2500 прихожан, наряду с Исаакиевским в Санкт-Петербурге и храмом Христа Спасителя в Москве, входил в тройку самых больших православных соборов Российской империи. Спроектировал его знаменитый российский архитектор Эрнест Жибер (обрусевший француз), строительство его началось в 1869 году, а закончилось только через четверть века.

Район, прилегавший к собору, считался самым престижным – там селились в основном зажиточные самарчане.

Прежний родительский дом у Нади Гриднёвой располагался по улице Дворянской, а когда на Надю и тогда ещё её здравствующего мужа свалилось миллионное состояние текстильного магната, они выкупили дом и два участка у соседей и стали на вновь приобретённой земле строить хоромы.

Внушительный трёхэтажный особняк, площадью не меньше восьмисот квадратных метров, строился по особому проекту два года, и закончили его уже после того, как Кости Олейничева не стало.

Надя не захотела одна переселяться в этот дом и отдала его родителям – теперь в нём жили Адриан Михайлович и Таисия Евграфовна. Дом же Моршанцевых был поскромнее и располагался на той же улице, но фасадом выходил на Алексеевскую площадь. У них он был двухэтажный, и они его делили с тремя другими хозяевами.

***

Экипажи проехали через всю Предтеченскую улицу и остановились на Алексеевской площади.

– Спасибо за компанию, господа! – произнёс Моршанцев и, прикоснувшись губами к руке Гриднёвой, добавил, – Надюша, с твоего разрешения я вечерком всё-таки навещу тебя. Чай для меня ведь в вашем доме найдётся?

Надя покосилась на обоих Соколовских.

– Евгений, давай лучше завтра. Я с дороги уставшая и хочу сегодня отдохнуть…

– Ну, как скажешь… – получив «от ворот поворот» немного обиделся Моршанцев, однако слащавая улыбка так и не покинула его лощёное лицо. Он неплохо научился скрывать эмоции.

Когда экипажи отъехали, Надя, как бы оправдываясь перед Николаем, произнесла:

– И откуда он взялся?! А вообще-то это друг детства. Будучи детьми, мы с ним часто вместе играли. Мы знакомы с пяти лет. Вот и сейчас он такой же немного бесцеремонный, но, в общем-то, безобидный.

После этих слов Надя так посмотрела на Николая, что ничего и не надо было больше ей говорить. Она всё сказала своим взглядом.

Вскоре они остановились перед домом Гриднёвых.

***

Белоснежный фасад его украшали колонны и несколько балконов, он походил даже не на городской дом, а на просторную усадьбу какого-нибудь графа, тем более его окружал немаленький сад со скамейками, тремя беседками и даже колоннадой, украшенной фонтаном.

Николай помог Наде выбраться из экипажа и взял её саквояж. Калитка, встроенная в ворота, открылась, и из неё чуть ли не выбежал возбуждённый отец Нади.

– Дочурочка моя ты дорогая! Ну, наконец-то, ты приехала, радость наша! Слава богу, жива-здорова! А как мы с Таей тебя ждали – дни считали в последнее время!

И Адриан Михайлович заплакал от радости. За его спиной показалась Таисия Евграфовна. Тут же вокруг них кружились и радостно повизгивали молодые немецкие овчарки. Надя обняла маму и стала её гладить по волосам.

– Ну, успокойтесь мои миленькие! Всё хорошо! Вот я и дома! Чего же понапрасну слёзы-то лить?!

– Мы от счастья их льём, – ответил Надин отец.

– Ты насколько приехала? – спросила Надю Таисия Евграфовна.

– На четыре-пять недели.

– А что так мало? В прошлый раз ты у нас почти два месяца прожила.

– Дела, мама.

– Ну, хотя бы месяца полтора побудь с нами?

– Мамочка, не могу.

– Э-эх, э-эх, о-о-о-ох, – сокрушённо повздыхала Таисия Евфграфовна. – А кто с тобой? – прищурила она подслеповато глаза. – Я не разберу…

– А я, кажется, узнаю! – Адриан Михайлович поздоровался с Николаем. – Вы же младший сын Георгия Соколовского? Вы, получается, вместе с нашей Надей ехали от самого Омска?

– Да! – Николай протянул Наде её саквояж.

Она, сделав вид, что оступилась, опёрлась на его плечо и, прильнув к его уху, вкрадчиво прошептала:

– Вечером обязательно приходи ко мне. Я тебя буду ждать.

***

Экипажи тронулись.

Надя помахала вслед рукой. Андрей ей тоже ответил, а затем, откинувшись на сиденье, покачал головой:

– Э-эх, хорошая для тебя партия, брат. Я рад за тебя!

– Ты о Наде?

– Ну а о ком же ещё?

– Ты так считаешь?

– Она на тебя глаз положила, когда ты ещё учился в кадетском корпусе. Я же это помню. Я думал, ты её внимание оценишь, но твой друг, царство ему небесное, оказался проворнее и умнея тебя. Надеюсь, сейчас у тебя с ней всё уже завязывается по серьёзному?

– Давай об этом не будем, – после некоторой заминки произнёс Николай. – Я ещё сам не разобрался в себе.

– Хорошо! – согласился Андрей. – Только скажу ещё пару слов на правах старшего брата. Я имею на это право. Я же не слепой и вижу, что вы любовники. И эта девушка тебя искренне любит. Не дури ей голову понапрасну! И, если не захочешь выстраивать с ней серьёзных отношений, так прямо и скажи. Она не заслуживает обмана и фальши!

Дальше они какое-то время ехали молча.

Наконец, Николай не выдержал и спросил:

– Как там отец?

– Скоро ты его увидишь.

– А мама?

– У них всё хорошо! Правда, отец в последнее время что-то захандрил. А вообще наберись терпения, я уверен, что они тебя ждут и сейчас наверняка уже вышли на улицу.

Через несколько минут все четыре экипажа подъехали к дому Соколовских. И действительно, у ворот их встречали сам Георгий Иннокентьевич и его супруга.

Георгий Иннокентьевич, полковник в отставке, был очень крупным и крепким мужчиной. Он заметно прихрамывал, и из-за этого ему приходилось опираться на трость. Розовеющий шрам проходил у него от виска до правой щеки и заканчивался у подбородка (след от турецкого ятагана, который едва не раскрошил ему череп в Болгарскую кампанию). У него было широкое лицо, пышные усы и старомодные бакенбарды. И хотя он давно уже не носил военную форму, но по выправке и манере себя держать в нём сразу же угадывалась офицерская косточка. Соколовскому-старшему было полных шестьдесят пять лет.