Григорий Шепелев - Наездник Ветра

Поздним вечером Льву Мелентию сообщили о том, что Никифор Фока желает с ним говорить.

– Очень хорошо, – сказал логофет, – впрочем, вероятно, будут вновь просьбы угомонить царицу. Лучше бы ему обратиться с этим к Рагнару, а не ко мне.

Тем не менее, логофет отправился вслед за посланным в дальний путь почти через весь дворец. Перед дверью царского кабинета, что примыкал к Золотой палате, стояли шесть экскувиторов. Трижды стукнув согнутым пальцем в звонкую облицовку двери под аркой глубокой ниши, служитель провозгласил:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!

– Аминь, – раздался за дверью угрюмый бас. Логофет вошёл.

В узкие оконца просачивался шум моря и ветерок. Горели лишь три свечи, потому магистр не сразу понял, что возвышавшаяся над креслом тёмная глыба – это и есть василевс. Тот сохранял полную неподвижность, сложив могучие руки на животе и глядя в окно. Логофет с поклоном приблизился. Царь велел ему сесть. Магистр сел за стол. Когда василевс принимал его одного, они так всегда и располагались: первый – в одном из кресел для посетителей, а второй – за столом хозяина кабинета. Это настраивало беседу на более доверительный лад.

– Ну, что ты обо всём этом думаешь? – прозвучал обычный вопрос.

– О чём именно?

– Я имею в виду мисян.

Ромеи мисянами называли болгар, Болгарию – Мисией. Лев Мелентий изобразил на своём лице великое изумление, позабыв, что это – напрасный труд из-за темноты.

– О, благочестивый! – воскликнул он, – неужто ты полагаешь, что я потратил хотя бы час на раздумья об этих тварях после того, как Порфирогенита Мария, отданная им в жертву, скончалась? Разве мне больше нечем заняться?

– Ты сказал – тварях? – насупился василевс, – но они – одной с нами веры.

– К несчастью, да, – признал логофет. Помолчав, спросил:

– Ты думаешь, твоя святость, что я напрасно выгнал этих послов?

– Да, именно об этом я размышлял. Не лучше ли было восстановить мир с Петром? Ведь он в самом деле не мог противостоять уграм.

– Зачем же нам нужен такой беспомощный и безвольный союзник? Он ведь ещё и требует дани! Разве у нас слишком много золота?

– Не об этом речь! Так ли было нужно гнать послов палками? Вот чего я не понимаю.

– Но, надеюсь, ты понимаешь, царь, что проделки угров – это не более чем прелюдия? Если они так бесятся, нужно ждать гораздо более страшных событий.

– Это мне ясно! Угры – друзья понятно кого. Святослав готовится к войне с нами. Болгары-то здесь при чём? Зачем ты решил их сделать врагами нашими? Разве это нам нужно в преддверии войны с руссами?

– Дело в том, – сказал Лев Мелентий, – что Святослав, пожалуй, нас разобьёт. Он сейчас силён.

– Это не ответ на вопрос, который я задал!

Тихо вздохнув, магистр дал пояснение:

– Государь! Если за тобой гонится злобный пёс – швырни ему кость, и он о тебе не вспомнит, пока её не сгрызёт. У тебя есть кость, которую Святослав будет грызть не менее года. Кость эта – Мисия. Святослав взял степь, чтобы торговать с Азией. Теперь он хочет прибрать к рукам и Дунай, чтобы торговать с западной Европой. Ведь у Дуная – поистине золотое дно! По нему идёт в десятки раз больше товаров, чем по дорогам. Овладев Мисией, по которой течёт Дунай, Святослав ещё больше обогатится и передаст мисянский трон тем, кто любит руссов и ненавидит ромеев. То есть, камитопулам.

– Камитопулам? – нахмурился василевс, – и что же, ты предлагаешь смириться с этим?

– Смириться мало, – твёрдо сказал сановник, – необходимо заключить союз с русским князем против мисян.

Никифор опешил.

– Это уж слишком, Лев! Клянусь тебе, это слишком!

– Благочестивый мой государь! Перед ним сейчас стоит выбор – напасть сначала на нас или на мисян. Нужно сделать всё для того, чтоб он выбрал их. А иначе он, чего доброго, возьмёт осенью Херсонес. А может быть, двинется и на Константинополь сразу!

– Теперь-то я понимаю, Лев, зачем ты прогнал послов, – покачал Никифор своей большой головой, – и я признаю, что ты вполне прав.

– Кстати, нужно было их вообще убить! Мисяне – наши враги теперь. Злейшие враги, твоя святость, злейшие!

– Я надеюсь, ты тщательно всё продумал?

– Да, как всегда.

– Кто поедет в Киев, заключать мир?

– Тот, кто только один и сможет договориться со Святославом, – вяло, но властно проговорил логофет. Поняв, о ком идёт речь, василевс свирепо заскрипел креслом.

– Что? Калокир? Пьяница, изменник и сумасброд?

– Совершенно верно. Два молодых сумасброда договорятся! А то, что этот прохвост – ещё и изменник, тоже неплохо. Видя себя через год уже василевсом, он ни за что не допустит руссов на нашу землю. Зачем ему разграбленная Империя? Да и что это будет за император, приплывший к трону по рекам крови ромеев? Кроме того, Святослав ни с кем всерьёз говорить не станет, кроме как с ним. Дадим ему чин патрикия, и пусть едет.

– Ты вполне прав, – повторил Никифор, заскрипев креслом уже с иным выражением, – да, нам нужно выиграть время. Хотя бы год. Войну на два фронта мы не потянем. В следующем году, я надеюсь, Сирия будет нашей. И вот тогда…

Через двое суток дромон «Апостол Филипп» под командованием друнгария императорских кораблей отплыл в Херсонес.

Когда Калокир проснулся, вся его комната была жарко залита солнцем. Уличный шум едва доносился через цветущий сад. Иоанн не сразу сообразил, где находится. Белокурой Мари с ним не было. Голова болела не очень сильно. Когда остатки тумана из неё выплыли, он припомнил, что куртизанка его покинула ночью, перед зарёй. Сделав небольшое усилие, он поднялся, оделся, взял колокольчик и позвонил. Слуга вошёл тотчас.

– Рагнар ушёл? – спросил Иоанн.

– Да, ночью. За ним явился посланный из дворца.

– А за этой девкой, которая здесь провела со мною ночь, кого-нибудь присылали?

– Нет, господин, – ответил слуга, весьма удивлённый таким вопросом, – за нею не приходил никто.

– Хорошо, иди. Пусть мне приготовят ванну.

Спустя полтора часа Иоанн – подвитый, надушенный и одетый как горожанин знатного рода, не состоящий на службе, сидел за столиком и ел плов под своим любимым чесночным соусом, запивая его тулузским вином. Спустя некоторое время в комнату заглянул слуга.

– Дворцовый чиновник, – доложил он.

– Как его зовут?

– Никифор Эротик.

– Чёрт побери! Носитель этого имени мне уже начинает надоедать, хоть я с ним ни разу и не встречался. Но всё равно я приму его.

Слуга удалился, и вошёл тощий, чуть выше среднего роста, светловолосый юноша с голубыми глазами и длинным носом. Одет он был весьма бедно. На поясе у него висела чернильница. Поклонился гость так изысканно, словно от него пахло духами бог знает какой цены. Но пахло от него рыбой.