Синтия Хэррод-Иглз - Черный жемчуг

Бракосочетание состоялось в конце марта, и благодаря заинтересованности короля и его присутствию на свадьбе, она стала самым шумным событием этой весны, кроме, разумеется, самой коронации. Король, принц Руперт, герцог и герцогиня Йоркские, канцлер Гайд, граф и графиня Каслмейн, герцог Элбермарл, сэр Генри и леди Беннет, Ковентри, Милдмей, Герберт, Киллингрю, Толбот, Николас – все удостоили своим вниманием молодых и все принесли подарки самой известной паре двора: одни сделали это от чистого сердца, другие – из соображений выгоды, а некоторые – потому, что считали юных супругов восходящими звездами королевской свиты. После церемонии в новых апартаментах четы Баллинкри был устроен вечер, во время которого прибыл гонец с поздравительным письмом от принцессы Генриетты, к которому был приложен сверток со свадебным подарком для Аннунсиаты. Со слезами на глазах Аннунсиата развязала ленты. В маленькой золоченой шкатулке оказался медальон из золота и слоновой кости с искусно выполненным миниатюрным портретом самой принцессы. Король, взглянув через плечо новобрачной, осторожно взял вещицу из ее рук и рассмотрел ее, а когда он поднял голову, его глаза тоже были влажными от слез.

– Это самый драгоценный из всех моих подарков, – тихо проговорила Аннунсиата. – Я всегда буду носить его.

Король ответил ей нежной улыбкой.

– А ваша любовь к моей сестре – самый драгоценный из даров, которые вы можете сделать мне, – заявил он.

Когда начались танцы, король повел невесту в первой паре, и Хьюго пришлось ждать, пока с ней потанцуют принц Руперт и герцог Йоркский.

– Не беда, – сказал он, – как только они отпустят нас в спальню, вы будете только моей, а им останется воображать мое блаженство, – глаза Аннунсиаты вспыхнули так ярко, что у Хьюго сбилось дыхание, лишая его возможности продолжать.

Потом, гораздо позже, она лежала в его объятиях на огромной постели в своих новых апартаментах и прислушивалась к звукам пиршества, продолжающегося в нижнем зале. Хьюго отвел пряди волос с ее влажного лба, и Аннунсиата зашевелилась, поудобнее устраиваясь в его руках, положив голову ему на плечо и целуя его в шею – единственное место, куда могли дотянуться ее губы.

– Вы счастливы, миледи? – прошептал он. В ответ у Аннунсиаты из самой глубины души вырвался радостный вздох, и Хьюго улыбнулся. – Самое изощренное воображение не в силах представить даже крохотную часть моего блаженства, – продолжал он.

– Почему же вы удивляетесь этому? – спросила Аннунсиата. Он поцеловал ее в бровь.

– Вы слишком наблюдательны, душа моя. Почему я удивляюсь? Да потому – потому, что грешник не может представить себе небеса, не правда ли? Разве бездомный странник не будет удивляться, оказавшись дома?

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – пробормотала она, довольная, вновь целуя его в шею. – Как замечательно пахнет ваша кожа – как трава!

Хьюго рассмеялся.

– Если вы стали моими небесами, я буду вашими. Я покажу вам то, о чем вы никогда и не мечтали. Смотрите – вы прижались к моему боку, как чайка к гребню волны. Птица моя, не улетайте от меня, Аннунсиата, – обещайте это.

– Зачем мне улетать? – полусонно пробормотала она. – И куда мне лететь?

– Некуда, – ответил Хьюго, еще крепче прижимая ее к себе. – Это верно. А теперь спи – спи в моих руках. – Хьюго смотрел, как медленно расслабляется ее прекрасное лицо, мягко приоткрываются губы, а черные крылья ресниц вздрагивают, пока она погружается в сон. Любовь к ней была так сильна и неожиданна, что Хьюго не знал, как сдержать эту любовь; он тревожился от своей любви, как от боли, от которой нет спасения. Хьюго продолжал тихо говорить, зная, что Аннунсиата уже заснула и не слышит его: – Ты любишь меня не так, как я тебя – я знаю это, но могу заставить тебя полюбить слишком сильно, чтобы ты осталась со мной. Спи, я обниму и укрою тебя, защищу от твоей невинной смелости. Дерзкая, прекрасная и бесстрашная – кто не захочет обладать тобою – вот такой? Но ты не достанешься никому: я обрел в тебе дом, и я стану твоим домом.

Следующее лето было идиллическим для Аннунсиаты. С наступлением жары двор отправлялся то в Ричмонд, то в Хэмптон или Виндзор – вслед за королем, и туда же направлялись Хьюго с Аннунсиатой. Постоянно вращаясь в почтенном и респектабельном обществе, она научилась терпеть разнузданную компанию молодежи, для которой удовольствия в жизни были началом и концом всего. Будучи любимицей короля, Аннунсиата пользовалась почетом, и в то же время занимала при дворе одновременно и выгодное, и невыгодное положение. В столь близком обществе было невозможно ничего скрыть, поэтому все знали, что хотя Аннунсиата ездила верхом и охотилась с королем, ужинала и танцевала с ним, они так и не стали любовниками. Король делал ей подарки, оказывал почести ее семье, искал ее общества, но не приглашал разделить с ним ложе, поэтому, по мнению двора, здесь должна была быть какая-то скрытая причина. Слухи об отце Аннунсиаты возобновились; стало модным сплетничать о леди Баллинкри.

Аннунсиата только смеялась. Она была влюблена в короля, влюблена в Хьюго и в саму жизнь. В то время считалось неприличным для супругов быть увлеченными друг другом, и если в обществе большинство скандалов вспыхивало по поводу обнаруженных адюльтеров, чета Баллинкри вызывала скандалы совершенно противоположного рода. Их повсюду видели вместе – на верховых прогулках, за игрой в карты, за обедами, и вскоре сплетники заключили, что они ведут себя скорее как братья, нежели как муж и жена. Однако этому заключению предшествовало еще одно событие: одна из приближенных герцогини Йоркской, некая мисс Хобарт, известная своей прихотью переодеваться в мужскую одежду и совершать противоестественные акты с партнершами своего пола, мимоходом заметила, что первой ее жертвой была леди Баллинкри. Этот слух, подобно множеству других, сошел с Аннунсиаты, как с гуся вода. Казалось, в это лето слухи о ней потеряли силу.

Вместе с Хьюго ее приглашали повсюду, на каждую вечеринку, танцы, ужин, бал, пикник, охоту, увеселительную прогулку по реке; стало модным восхищаться ее красотой и удивляться неестественной привязанности Аннунсиаты к собственному мужу. Дамы пытались копировать ее манеру верховой езды, и те из них, которые прежде выезжали на охоту в экипажах, вновь вспомнили о забытых дамских седлах. Прически и наряды Аннунсиаты вызывали множество более или менее удачных подражаний; был введен в моду макияж «а-ля виконтесса» в попытке воспроизвести свежесть и румянец ее лица. Аннунсиата носила поверх придворных платьев медальон с портретом принцессы Генриетты и аметистовый крест, и медальоны с крестами стали последним криком моды, их во множестве продавали в лавках и Пассаже. Единственное, чему не удавалось подражать – супружеской верности Аннунсиаты, и те же самые дамы, которые восхищались ею, увивались вокруг Хьюго при каждом удобном случае, надеясь отличиться тем, что первыми ввергнут его в грех неверности. А в это время их мужья танцевали с Аннунсиатой и слагали стихи о ее целомудрии.