Томас Костейн - Наследники Великой Королевы

— Поэтому прошу тебя, предоставь заботиться о моей нравственности Джоралемону Сноуду, и мы по-прежнему останемся с тобой добрыми друзьями. Не пытайся переделать природу человека, Роджер.

Такие речи я слышал всю свою жизнь. Моряки, с которыми я беседовал на причале нашего города говорили то же самое, только в еще более грубой и откровенной форме. Подобные же фразы срывались и с уст капитанов, которых приглашал в дом мой отец. Ребята, с которыми я ходил в школу также были убеждены в естественности и обоснованности мужских привилегий. Мне это не казалось столь неоспоримым. Я был уверен, что слова «честь» и «рыцарство» не пустой звук. Рыцари короля Артура, [41]проводившие жизнь в странствиях, оставались верны своим нареченным. Неужели морской ветер растлевал людей, вместо того, чтобы делать их более благородными и верными?

Джон поднялся и вытер лицо тонким льняным платком. Царившая духота угнетала и его.

— Через несколько дней мы обогнем мыс Кап-Бланк и увидим перед собой белые крыши Гулетты. Эти неверные построили свои хижины на камнях, по которым ступали воины Ганнибала. [42]Полагаю, человеку, который как ты получил классическое образование, здесь будет довольно интересно. Что касается меня, то я терпеть не могу эту страну. Мне кажется, что если я останусь здесь надолго, то просто свихнусь. Нет, мне по сердцу скалы Кента или зеленые холмы Корнуэлла.

— Или Уэйланд Спинни, когда все кругом занесено снегом, — добавил я.

Он внимательно посмотрел на меня, очевидно пытаясь понять, какие именно чувства побудили меня сделать это замечание.

— Я — англичанин и вкусы у меня типично английские. Люблю свежий холодный ветер и зелень лугов после дождя. Люблю добрую английскую еду и крепкие напитки. И предпочитаю серые глаза черным.

— Темнее глаз этой сеньориты я еще не видел.

— В таком случае не заглядывай в них слишком глубоко, — весело посоветовал он, — иначе легко можешь утонуть.

Вечером я направился в корабельную тюрьму, навестить Клима. На нижней палубе было так темно, что мне пришлось поднести факел к самой решетке, чтобы разглядеть его. Клим сидел в углу, обхватив голову руками. Он находился в таком подавленном состоянии духа, что даже не реагировал, когда при качке трюмная вода заливали ему ступни ног. Вонь там стояла невыразимая.

— Клим! — позвал я.

Он поднял голову. Я увидел, что обе его руки прикованы цепями к стене. Он сидел на низких нарах, слегка прикрытых отсыревшей соломой.

— Это Роджер Близ, — сказал я.

На опухшем лице Клима отразилось какое-то подобие чувства.

— Голенастый, — хрипло прошептал Клим, -вызволи меня отсюда. Скажи капитану, что я не сделал ничего худого. Ведь это был всего-навсего какой-то хоген-моген (так называли наши матросы голландцев). Понимаешь, «хоген-моген». — Клим, насколько я понимаю, гордился своим английским происхождением и считал всех иностранцев людьми второго сорта. То, что какой-то голландец, «хоген-моген» попытался отбить у него женщину, необычайно больно ударило его по самолюбию и он искренне не мог понять, за что его подвергли наказанию.

— Тебе не следовало пускать в ход нож, Клим, — сказал я.

— Но Голенастый, ведь это всего-навсего «хоген-моген», — тупо поспорил он.

Я поднял факел и стал осматривать узилище. Кроме Клима здесь было еще несколько пленников, прикованных к стене, на расстоянии шести футов друг от друга. Все это были существа, искалеченные жизнью и своими собратьями — людьми. Глаза у них дико горели. Один из них начал что-то злобно бормотать, обращаясь ко мне.

— За что меня посадили сюда вместе с испанцами и португальцами! — негодовал Клим. — Я убил дюжину испанцев. Дюжину. Ты же сам это видел. За что меня здесь держат?

Было ясно, что похвалы, полученные Климом за храбрость, проявленную во время последнего боя ударили ему в голову. Клим вообразил себя великим героем. Полагаю, именно поэтому он так болезненно воспринял попытку голландца отнять у него испанку.

Теперь уже все пленники громко требовали от меня чего-то, и этот гам внезапно привел Клима в бешенство. Ругаясь последними словами, он яростно попытался освободиться от цепей.

— Легче, парень, легче, — кричал я, стараясь перекричать шум. Я поговорю с капитаном Уордом, но он ничего не сможет сделать для тебя, если будешь продолжать так вести себя.

— Со мной нельзя обращаться как с каким-нибудь «хогеном-могеном» или португальцем! Скажи это капитану, Голенастый, Скажи ему это.

Узнав, что Джон уже пошел спать, я направился к его каюте и тихонько постучал в дверь. Сначала никто не отзывался, но потом я услышал голос Джона.

— Кто там?

— Это Роджер Близ, капитан Уорд.

— А-а. — Через мгновение он приоткрыл дверь на несколько дюймов и пристально посмотрел на меня. Каюта была погружена в темноту.

Я рассказал ему все, что видел и слышал внизу и постарался как можно убедительнее изложить просьбу о немедленном освобождении Клима.

— Этот парень возомнил о себе невесть что, — проворчал Джон, — но моряк он неплохой, да и бился в этот раз как дьявол. Наверное, я совершаю ошибку, но так уж и быть. На этот раз я тебе уступлю, Роджер. Скажи, чтобы его выпустили. Думаю ты не заснешь, пока не передашь это распоряжение. Так что можешь идти прямо за ним, а завтра я сам побеседую с этим Балбесом и постараюсь вдолбить ему в голову хоть какие-то представления о дисциплине.

Дверь захлопнулась с подозрительной быстротой. Несколько мгновений я стоял на месте. В воздухе явно ощущался слабый аромат духов. И напрасно я старался убедить себя в том, что ничего не чувствую… Потом я спустился вниз и передал приказание капитана освободить Клима.

Мы догнали «Королеву Бесс» с подветренной стороны острова Зимбра, и Джон отдал распоряжение группе матросов вместе с ним вернуться на наш корабль.

Я тоже вошел в эту группу. Большая часть раненых умерла, остальные в помощи на нуждались, поэтому наш хирург Микл и Джоралемон Сноуд также были включены в эту группу.

Я был рад перемене. Ночевал я в главной каюте на жестком диване. Еду мне приносили нерегулярно, работать приходилось без отдыха. И в то же время я испытывал некоторое сожаление. Просторные палубы огромного корабля, казалось хранили какую-то тайну. Каждый день — предвкушение интересных находок, любопытных документов.

Никаких приготовлений к переезду мне делать было не нужно. На борт «Санта Катерины» я явился с одной абордажной саблей, а уходил с несколькими безделушками и связкой старых документов, найденных мною в потайных ящиках высоких шкафчиков кипарисового и сандалового дерева. Пьянчуга возвращался вместе с нами, и был этому очень рад. Клима же, напротив, оставляли на «Санта Катерине». Думаю, Джон сделал это нарочно. В конце концов, должен же был Клим понести какое-то наказание.