Томас Костейн - Наследники Великой Королевы

Проходя мимо, мать потрепала меня по волосам. Я думал, что тетя Гадилда сделает то же самое, но она воздержалась от этого проявления нежности, решительно сложив руки на груди под шалью. Выглядела она нездоровой и показалась мне какой-то грустной.

— Роджер, — сказала она, — ты уже вырос и достаточно взрослый.

С этим я не пожелал согласиться. Я и не думал останавливаться в росте и собирался подрасти еще по крайней мере на три дюйма, чтобы сравняться с Джоном Уордом.

— Ты уже и так не ниже чем был твой дед, — заявила тетя Гадилда, будто стремиться к большему было каким-то святотатством. — Я плохо помню твоего отца, но мне кажется, ты уже перерос его на целый дюйм. Ты намного выше своих кузенов из Грейт Ланнингтона.

Что-что, а уж это было сущей правдой. Мои кузены, смотревшие на меня с легким пренебрежением из-за того, что я принадлежал к обедневшей ветви нашего рода, особым ростом да и умом не отличались. В своем превосходстве над ними я не сомневался.

Тетя Гадилда тяжело вздохнула.

— Боюсь, Роджер, от твоих кузенов многого ждать не приходится. Только ты можешь вновь возвысить род Пири. Ты — наша единственная надежда.

В витом канделябре горела лишь одна свеча. Тетя Гадилда переставила его поближе ко мне.

— Надеюсь, ты не испортишь себе зрение, — с тревогой заметила она. — Ты же знаешь, Роджер, как мы тебя любим. Мне больно смотреть, как ты читаешь при одной свече. Но… ладно… теперь, я надеюсь, нам уже недолго осталось ждать.

Я рассеянно кивнул. Она подошла и положила свою хрупкую руку мне на плечо.

— Ты же знаешь, что мы думаем только о твоем благе, ты это понимаешь?

— Да, тетя.

Мой ответ, однако, ее не удовлетворил. Быть может, она почувствовала мое внутреннее напряжение? Она настойчиво повторила свой вопрос.

— Роджер, ты действительно понимаешь это? Ты не должен думать, что мы живем так из-за жадности и скопидомства. Для нас с твоей матерью деньги ничего не значат. Мы думаем о твоем будущем, дорогой мальчик. Хотим, чтобы ты стал таким же выдающимся человеком, каким был твой дедушка. Больше ничего не надо.

Она направилась к лестнице, прихрамывая чуть сильнее, чем обычно. Я знал, что она поднимется к себе в спальню и разденется в темноте, так же как и мать. Меня охватило чувство вины, и я уже стал серьезно подумывать о том, чтобы отказаться от исполнения своего плана. Мать и тетка всю свою жизнь отдали мне. Как же я мог разочаровать их? Однако затем мало-по-малу моя решимость вновь окрепла. Ведь в конце концов это была моя жизнь. Они никогда не интересовались моими желаниями и планами. Я был по горло сыт этим жалким существованием под игом тиранов в юбках. Недаром в моих жилах текла кровь Марка Близа. Жизнь в Лондоне совершенно не манила меня. Отнюдь не прельщала и перспектива пресмыкаться при дворе, выпрашивая милости у трусливого и непопулярного короля.

Я уже не был маленьким увальнем и так как отец не мог помочь мне стать моряком, приходилось рассчитывать только на себя. Я был готов идти в море с Джоном Уордом.

Когда я открыл дверь таверны «Лебединая Голова», мне показалось, что здесь собрался весь город. Тут были и солидные добропорядочные горожане, и местная голытьба, которая думала лишь о выпивке. Возвращение Джона Уорда взбудоражило всех. Только и слышались разговоры о наших отношениях с Испанией. Кто-то из сидевших за столами в глубине зала пел песню, которая была очень популярна в те дни. В ней говорилось о том, что англичане никогда не спустят флаг перед испанцами, возомнившими себя владыками морей. Филипп Испанский на весь мир заявил, что после заключения мирного договора, подписанного нашим малодушным Иаковом, ни одно английское судно не имеет права входить в воды Средиземного моря и торговать с Левантом. Днем около костра я слышал историю о том, как неподалеку от острова Родос испанский военный корабль задержал наше купеческое судно. Команду два месяца гноили в темнице, жестоко избивали и пытали. В конце концов в живых осталось лишь четверо. Бедняг заставили подписать признание в том, что они занимались пиратством и тут же повесили, а испанский посол привез бумаги в Уайтхолл, [14]где король Иаков, покачивая своей непропорционально крупной головой признал захват нашего судна правомочным и справедливым. Ища взглядом Джона Уорда, я услышал подробности этой печальной истории, которые рассказывал присутствующим какой-то моряк.

— Первым они принялись за корабельного эконома. Стянули ему руки веревкой и подвесили к подъемнику на палубе, привязав к обеим ногам по пушечному ядру. Его принялись зверски избивать и тело моталось взад и вперед, пока веревки не сорвали ему все мясо с кистей. Он так жутко кричал, что даже испанские моряки просили капитана опустить его. Однако его опустили на палубу лишь после того, как плечи у него совсем вышли из суставов, а мышцы повисли жалкими лоскутами. А он все мотал головой и клялся, что он честный моряк, а не пират.

Чей-то голос горько произнес.

— Как же нам не повезло получить в короли этого шотландского недотепу! Да, недобрым стал для Англии день, когда старая королева-девственница [15]осушила свой последний кубок Канарского.

Царившая кругом атмосфера еще больше укрепила мою решимость. Если король Иаков отказывается защитить наши права на море, значит, все англичане должны последовать примеру Джона Уорда и сделать это сами.

Джона нигде не было видно, но Эндрю Уиддигейт, хозяин таверны, заметил меня и подал знак следовать за ним. Он провел меня на кухню, где его жена и две служанки трудились, не покладая рук, чтобы накормить многочисленных посетителей. На вертелах поджаривался гусь и задняя коровья нога, а жена Уиддигейта пекла пирожки с густым вареньем. Вид и запах этой аппетитной снеди заставил меня сглотнуть голодную слюну. Жутко захотелось есть.

— Он ушел, — прошептал Эндрю. — Здесь был легавый. Вынюхивал. Джон передал, чтобы вы шустрили к нему.

Это означало, что констебль разыскивал Джона, а тот велел мне спешить к нему.

Лондонский жаргон все больше проникал в повседневную жизнь Темперанс Хэнди постоянно говорил мне об этом, утверждая, что чистота нашего благородного и совершенного языка находится под угрозой. Боюсь однако, что его увещевания не достигли цели, ибо я и сам отнюдь не чурался подобных выражений.

— Куда он пошел? — спросил я.

Хозяин таверны с опаской взглянул на жену и подмигнул мне.

— Наш Джон даром времени не теряет. Большой он охотник до женского полу. Ступайте в аптекарскую лавку Аарона Блейзби на Холме. С черного входа.

«Значит Энни Тернер вернулась», — подумал я. — Надеюсь она приехала одна, без мужа, иначе у Джона могут быть неприятности.