Яков Шехтер - Хождение в Кадис

– Ну, может, кто-то признаться хочет или сказать что? – спросил игумен Геннадий. – Нет желающих. Стража, развести всех по темницам. Пусть подумают. А завтра начнем вот с этого, – и он указал на попа Наума.

Когда Афанасия выводили, он увидел, как поп Наум сделал знак подьячему.

Опять темнота, опять узилище. Жаркие стоны брата Федула. Для него темнота уже вечная.

– Почему смерть не идет? Сжалься, Отче наш на небесах! Забери меня к себе. Разве я плохо служил Тебе, разве не избегал соблазнов, разве не старался жить честно и чисто? За что же такая мука? За какой грех поразил Ты глаза мои? Сжалься, Отец, забери душу, возьми поскорее!

Горячо, захлебываясь, навзрыд умолял о смерти чернец Федул, просил, словно о величайшем одолжении, но смерть не шла. Шло только время, неумолимое, как раскаленный прут.

Афанасий не мог ни о чем думать. Страшная картина ослепления стояла перед мысленным взором, он гнал ее от себя, но стоны и неумолчный шепот чернеца удерживали картину на месте.

– Страна Офир, – вдруг повысил голос чернец. – Афанасий, далеко-далеко за морем лежит страна Офир. Оттуда мудрый царь Соломон привозил золото. Сказочная страна, плодовые деревья, реки, полные сладкой воды, ой-ой, как болит-то, вечное лето, голубое море, желтый песок.

– Откуда ты про нее знаешь, брат Федул?

– Моисей Хануш сказывал. Тот, что со Схарией жидовином в Новгород приезжал. Хануш попу Дионисию говорил, а тот дальше передал. Ох, не увижу я этой страны. Ни неба, ни солнца, ни даже Ильмень-озера! Ничего больше не увижу, никогда! Где же ты, смерть?

Он завыл по-звериному, застучал об пол руками, заколотил пятками.

– И слепые живут на свете, брат Федул, – попытался утешить его Афанасий. – О всякой твари Господь заботится, а уж о человеке, за веру пострадавшем, тем более.

– Доберись туда, Афанасий. Поплыви в страну Офир. Посмотри за меня и за себя, порадуйся. А я тебе с небес помогу.

– О чем ты баешь, брат Федул? Как я туда попаду? Сегодня тебя пороли, завтра меня ослепят. Я ведь ничего им не расскажу. Молчать буду. Как ты.

– Ты убежишь, Афанасий. Я знаю, ты убежишь. И доберешься. А когда сойдешь на землю прекрасную, вспомни обо мне, произнеси имя. Вслух, словно я там, а ты меня окликаешь. А я на небесах порадуюсь. Обещаешь?

– Обещаю. Эх, мне бы только руки освободить!

Чернец затих, то ли уснул, то ли потерял сознание.

«А ведь крепок оказался брат Федул, – подумал Афанасий. – С виду плюнь – и утонет, а вот, поди ж ты, какую муку сносит и живет еще, даже говорить о чем-то в состоянии.

Завтра все решится, – застучала в голове непонятно откуда пришедшая мысль. – Да, завтра: эта ночь – последняя. К добру или к худу, но последняя. Судьба моя круто идет в сторону».

И снова перед глазами поплыли картины прошлого, теперь уже казавшегося безмятежно счастливым.

Прошло несколько лет. Василиски выросли, превратившись из мальчиков в статных ловких юношей. Вместе с внезапно одряхлевшим Онисифором они наводили ужас на отступников Бежецкого Верха. Но не только по бывшим вотчинам покойного Шемяки гуливали василиски, пробовали мечи на литвинах, угощали кистенем чванливых шляхтичей. Давно забылись и кровь первой жертвы, и первая дрожь. Теперь Афанасий убивал людей так же хладнокровно, как резал курицу.

К исполнению великого замысла все было готово, но князь Московский не спешил посещать северные монастыри. Иван Третий не отличался набожностью, ему хватало поездок на ближние богомолья. План требовал изменения. Но какого? Ехать в Москву и попытаться настигнуть в Кремле сына отравителя? Или подкарауливать его семью посреди шумной столицы?

После долгих колебаний Онисифор решил обратиться за советом к самому главному. Имени его, кроме Онисифора и покойного Гнедка, никто не знал. Вместе с наставником отправился в дорогу лучший из василисков – Афанасий.

Стояла ранняя осень. Шли не торопясь, дорога предстояла длинная, полная опасностей. Силы стоило поберечь для возможной схватки. Старик и юноша – лакомая добыча для беспутного люда, шатающегося по дорогам. Мало кто мог предположить, кто на самом деле эти скромно одетые путники.

Дорога – убогая колея, выбитая в земле колесами повозок, была завалена опавшими дубовыми листьями. Сладостно-горьковатый запах витал в прозрачном воздухе, грудь наполняло глубокое дыхание, и в тишине, царившей на опустевших полях, далеко разносились мерные удары цепов – на гумнах крестьяне молотили ячмень.

– Пришла пора узнать хозяина, – произнес Онисифор, когда они расположились на привал под старой рябиной. – Я никогда тебе о нем не рассказывал, но ты уже вырос и умеешь держать язык за зубами.

Афанасий отложил баклажку с водой и выпрямился. Разговор предстоял серьезный, возможно, самый серьезный из всех, которые когда-либо вел с ним наставник.

– Мы держим путь в землю псковскую, к преподобному Ефросину. Как ты можешь догадаться, схиму он принял только для виду, чтобы, как мы, перегодить лихое время. На самом деле отец Ефросин не кто иной… – Тут Онисифор замолк и осмотрелся, не подкрался ли незаметно соглядатай.

На рябине поспели красные ягоды, с пажити тянул свежий ветерок, нес паутинки, радужно переливавшиеся в солнечных лучах. Было тихо и свежо, каждый звук отчетливо раздавался в холодном воздухе. Подобраться незамеченным было невозможно, но наставник все же внимательно огляделся и лишь после этого продолжил.

– Да, сей скромный инок не кто иной, как светлейший князь Иван Дмитриевич, сын невинно убиенного князя Шемяки. В его руках все нити. Тайные дружины, готовые в нужное время встать на сторону правды, золото, верные подьячие в указах, достойные воеводы, преданные бояре. Кроме нас есть еще василиски, ждущие указа. Стоит князю Ивану сказать слово, и ты представить себе не можешь, какая каша заварится на Руси!

Глаза Онисифора заблестели, щеки побагровели от возбуждения.

– Ох, доберемся мы до семьи отравителя, ох, доберемся!

Афанасий хотел было спросить, по-христиански ли уничтожать невинных потомков злодея, но счел за лучшее промолчать. У Онисифора на все находился ответ. Да и зачем спорить с наставником, все равно он, Афанасий, выполнит любой приказ учителя.

Осенний воздух, наполненный грибной свежестью и горьковатой гнилью вянущей листвы, сам вливался в легкие. Было сладко отдыхать под рябиной и так радостно жить на земле. Смерть казалась далекой, а страдание придуманным.

– Пятнадцать лет назад постригся князь Иван, – продолжил Онисифор. – Пятнадцать лет ждет возмездия. Пора, ох как пора.

– А далеко ли идем, учитель? – решился спросить Афанасий.

– Двадцать пять верст от Пскова. Там на берегу Толвыреки стоит Трехсвятительский монастырь. В нем живет преподобный Ефросин. Место пустынное, поначалу преподобный пребывал в ските вдвоем с иноком Серапионом. Сейчас число братии умножилось, и для них построили кельи и храм. О том, кто таков отец Ефросин, никто не догадывается. И ты виду не подавай. Мы на богомолье идем, прикоснуться к благодати. Понял?