Рина Аньярская - Надежда умирает последней

– Но Бог не оставит тебя, Лен, – поглаживая подругу по плечу, проговорила Анжелика. – Верь в это. Я думаю, твои родные или жених уже едут сюда.

– Ах, Мирча, если бы это было так! – вздохнула Ленитина. – Но сидя взаперти, я потеряла уже всяческую надежду ещё хоть раз просто увидеть их…

– Не сдавайся, Ленитина, – отрицательно качнула головой Марго. – Сдаваться нельзя даже в бою. А у нас всего лишь заговор.

Две слезинки скатились по белым щекам мадемуазель де Сентон. Затворница вытерла их ладошкой и хмуро произнесла:

– Родители уже стары, а Мишель болен… Мне становится жутко от мысли, что они сейчас страдают из-за меня…

– А Ганц? – напомнила Мирча. – У тебя же есть Ганц! И его никакие письма Гасконии не убедят в том, что ты его разлюбила.

– О, мой Ганц – настоящий мужчина. Так хочется надеяться на чудо. Но у меня всего час остался до решения участи… Мать Мадлон сказала, что сегодня меня благословит местный викарий [15] Должность епископа, не имеющего своей епархии. В данном контексте – священник в Серсе и при монастыре святой Маргариты. … А это уже начало конца!..

– Ты любишь своего жениха? – не унималась Анжелика.

– Я? – подняла на подругу взгляд Ленитина.

– Да, любишь ли ты Ганца? – повторила вопрос подруги Маргарита. – Любишь так, чтобы ради него пожертвовать всем? Веришь ли в то, что он так же сильно любит тебя?

Сентон перевела взор своих прекрасных карих глаз на Бофор. Во взоре подруги Маргарита без труда прочитала утвердительный ответ. Но язык Ленитины не повернулся говорить вслух о чувствах при таком количестве «зрителей».

– О таком сокровенном не болтают всуе, девочки, – только и произнесла дочь Бель Эра и залилась краской, вспомнив невинные объятия жениха, которые пьянили её, словно старое вино, минувшим летом, когда она месяц была дома.

Они безумно соскучились друг по другу, и обоим стоило большого труда заставить себя расстаться ещё на полгода.

– Минуту назад ты сказала, что потеряла надежду, – строго произнесла Маргарита. – А что есть Любовь? Любовь есть растворение в другом человеке в ожидании лучшего. То есть вера в него и надежда на помощь Господа. И потому она спасает. Спасает всегда.

– Ты права, конечно, Марго… – прошептала Ленитина. – Я сдалась рано.

И, действительно, как она могла думать о том, что милый её сердцу Ганц спокойно воспримет весть о постриге и не попытается разнести пансион матери Мадлон в пух и прах только для того, чтобы освободить свою ненаглядную и уже вполне законную невесту? Слова Маргариты подбодрили девушку, и Ленитина заметно воспрянула духом. И крепко задумалась о возможности оттянуть время постижения.

Едва печать раздумий легла на лицо мадемуазель де Сентон, делая его необыкновенно одухотворённым, Маргарита Бофор вновь отметила про себя: «Нет, эта прекрасная девушка не должна стать монахиней!»

– Аделис! – позвала она Шалунью.

– Я?

– Расскажи, что у тебя на уме.

– Значит так, Лен, слушай меня! – подсаживаясь рядом и высоко задирая длиннющий подол балахона, деловито выдала мадемуазель де Су. – Сегодня ты идёшь к епископу в Серс только на благословение и причастие. Не подавай вида, что тебе что-то не по сердцу, и тогда урсулинка не будет тебя вновь запирать. Ей нужна покорность. У нас появится три дня форы – это Анна наверняка выяснила. Раньше тебя в монастырь Женевьевы всё равно не повезут – Пресвятая Гаскония ждёт какого-то важного человека, который будет тебя сопровождать. Не сама же старуха с тобой поедет, ей-богу. Так вот, за это время Фантина отпросится у Гасконии в город. Она ей не откажет, боится, что Маркиза нажалуется сестре, и та больше не будет присылать в дань храму золото мешками, – Аделис откровенно расхохоталась выведанным шпионкой Анной страхам аббатисы. – В Серсе Фантина найдёт извозчика, который приедет в назначенный час к монастырю, и после вечерней мессы ты сможешь ускользнуть! Гаскония, конечно, поднимет крик и нажалуется в епископат, да нам будет уже всё равно. Не пойман – не вор!

– Спасибо, Аделис, – едва слышно прошептала Ленитина. чувствуя, как комок подкатывает к горлу. – Но не надо так рисковать.

– Вот ещё! – возразила Веточка. – Не бойся, мы с тобой!

В церкви Серса было много людей. Но ряса и каменная физиономия аббатисы способствовали тому, что они с Ленитиной очень быстро протиснулись сквозь толпу к алтарю.

Помолившись на распятие, мать Мадлон потянула девушку за собой и скрылась в подсобном помещении. Поднявшись по крутой лестнице, монахиня и воспитанница оказались на втором этаже храма. Немного пройдя по гулкому коридору, аббатиса грубо втолкнула Ленитину в одну из комнат. Помня заветы Аделис, Сентон перестала сопротивляться и покорно исполняла все приказы своей мучительницы. Невозможно было не заметить, что настоятельнице такая перемена пришлась весьма по душе. Мать Мадлон буквально торжествовала, уверенная, что она смогла сломить дух сопротивления в юной аристократке.

Три часа Ленитина должна была провести в полном одиночестве, готовясь к разговору со священником, причастию и благословению. После этих обрядов аббатиса планировала снова забрать мадемуазель де Сентон в монастырь святой Маргариты.

Ленитина осталась одна. Три часа показались бедняжке вечностью… Мысли её лихорадочно скакали и носились по кругу, не позволяя сосредоточиться ни на чём. Начиная одну из привычных молитв, Ленитина внезапно отбрасывала её, перескакивала на другую, а то и вовсе решалась обращаться к Богу по-французски – второй раз за сегодняшний день!

Заученные фразы не шли на язык, словно замирая при попытке высказать их вслух. Сердце не принимало латинские постулаты, а от понятных и простых слов, подкрепляемых обычными «спаси и сохрани», становилось легче на душе и высыхали слёзы. В такие минуты девушку накрывало забвение, и она не понимала, что ещё ей нужно сделать и что от неё вообще требуется.

Единственное, чем могла утешить себя затворница, – это воспоминаниями о семье и любимом. Иногда Ленитине даже казалось, что ещё мгновение и жених распахнёт дверь её темницы! Но, увы, это были лишь иллюзии – плод воспалённого воображения юной воспитанницы.

Оставшись наедине с викарием, Ленитина внезапно для самой себя со слезами на глазах бросилась к ногам священника:

– Ваше Преосвященство! Прошу Вас! Выслушайте меня!

– Что случилось, дочь моя? – вопросом ответил недоумевающий клирик.

– Выслушайте меня, монсеньор! Я не в состоянии более молчать о том, что не могу и не хочу становиться монахиней!