Михаил Строганов - Камни Господни

— Что, пермяки тоже волков не стреляют?

— Куда там! — Строганов махнул рукой. — У них это святое зверье. Но, думаю, врут, черти, специально берегут волков в своей Парме, чтобы русские в нее не совались.

— Сами как охотою промышляют? Бьют же стрелами и белок, и куниц, и осторожных соболей добывают, неделями пропадая в лесах. Почему же волки их не режут? Или какой уговор держат промеж себя?

— Выходит, что так… Загнали нас в городки да в острожки, как в клети, земля только на царевой грамоте наша. Пермяки ею миром правят, вогульцы — войною. А мы взаперти сидим, стены ладим повыше да покрепче, и глаза пучим, как их деревянные болваны.

— Пора, Аникиевич, разберемся с волками, одним ворогом меньше станет.

Строганов поставил ковшик на лавку, и принялся промывать лицо березовым настоем:

— Есть у меня парнишка, Пахомием кличут, безусый еще, совсем малец. Отец его был знатным следопытом, настоящим крещеным лешаком. За зиму столько мягкой рухляди наготовит, что и царю нестыдно преподнесть будет!

— Что с ним случилось? — Карий подал Строганову рушник.

Григорий тщательно утер глаза, затем уши и бороду, а потом начал не спеша вытирать руки.

— Извели, окаянные. Не то ядом, не то порчу наслали. В месяц высох мужик, сгорел, как лучина.

— Искали виновных?

— Искали! Бенька Латинянин, почитай, половине девок титьки перещупал, да десяти все волосы с тела обрил! Представляешь, каков паскудец! Так после сего ребята его так отделали, что он чуть было в нашу веру не покрестился. Я не позволил. Сказал, что у нас в правую веру силком никого не гонят. А мужикам наказ дал, что кто опять Беньку дерзнет бить, тому собственноручно ноздри рвать стану!

— Помогли уговоры?

— Как иначе? Ясно, помогли. Только Бенька все равно боится из хором выходить. Целыми днями сидит, да книжки латинские читает. Ну, да и аминь с ним, пусть себе, читает. Глядишь, и он в хозяйстве на что сгодится!

Карий усмехнулся, подумав, что Строганов наверняка точно так же думает и о нем.

— Сведи-ка меня с твоим Пахомием. Погляжу на него, потолкую, может, что и передалось ему от отца.

Строганов вышел в предбанник, залез в катаные чуни и укутался в тулуп:

— Добро, Данила, добро! Сейчас же кликну Пахомку, вместе посидим, да покумекаем. Как говорится, не так трудно сделать, как тяжело задумать. Пора бить волков: не все им Масленица!

— Волк, все ра-авно, что человек, ищет лучшей дооли через чужую кро-овь, да идолу, лесному Царьку, мо-олится, — смущенный, что сидит за одним столом с самим Строгановым, Пахом заикался, беспрестанно от волнения теребя мочку уха. — Только алчность их превы-ыше человеческой жа-адности, да ярость ихняя слепа, оттого и вера их сла-абже нашей.

— Ты, отроча, прежде чем рот открыть, крепко подумай, — негодуя, Григорий Аникиевич, хлопнул по столу ладонью. — Битый час травишь нам побасенки! Ты не о вере волчьей толкуй, говори, как можно побыстрее извести проклятое племя!

— То не са-ам умыслил, то меня ба-атюшка учил, — Пахомий потупил глаза полные слез. — Сперва велите ска-азывать без утайки, а потом бра-аните.

— Никто тебя не бранит, — ободрил паренька Данила. — Непривычно говоришь, путано, как не усомниться?

— Вера-то гла-авней всего будет, — Пахомий виновато посмотрел на Строганова. — Убьешь волка без веры, та-ак его дух в чело-овека войдет, изведешь стаю — столько ж людей станут во-олками.

— Не верю! Чертовщина, да и только! — Григорий Аникиевич смачно выругался, но, вспомнив о начавшемся посте, смирил гнев и троекратно перекрестился. — Видишь, дурья башка, во искушение вводишь!

Он встал из-за стола, походил по комнате и быстрым, не терпящим возражения голосом сказал:

— Теперь подробно рассказывай, как надобно привадить волков, как обложить кумачовыми лентами, как расположить загонщиков и стрелков. Когда всех волков перебьем, знатное богомолье устроим, монастырь добром пожалуем, глядишь, святыми молитвами и прогоним волчий дух!

— Не тот ли дух, Григорий Аникиевич, изгнать хочешь, что веками в Пыскорской пещере хоронится?

— Свят, свят, свят! — Строганов подошел к образам и, крестясь, стал читать трисвятое: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас…»

Закончив молитву, вновь сел к столу и, смягчившись сердцем, сказал:

— Да будет, отроча, по-твоему! Неспроста учил Господь, что утаит от мудрых да разумных, то откроет младенцам. С чего начнем?

Услышав строгановское одобрение, Пахомий воспрянул духом и стал говорить, уже не заикаясь:

— Надобно по волчьему следу походить. И там, где следы сходятся, поставить ихнее капище.

— Услышал бы отец Варлаам, о чем мы сейчас говорим, — вздохнул Строганов, но тут же махнул рукой. — Валяй, сказывай, какое капище надо ставить?

— Волчье, — глаза Пахома азартно заблестели. — Для того на распутье надо вкопать бревно — волчьего истукана, чтобы оно на сажень или аршина на три из земли торчало. Затем, привязать к нему убитого лося, да так, чтобы головой на вершину насел, а задними копытами ткнулся в снег.

— Может, корову привяжем, или свинью? — Строганов вопросительно посмотрел на Пахомку. — Я слышал, что волков еще и на козу ловят.

— Нет, нельзя! — запальчиво отрезал Пахомий. — Сохатый не еда, и не приманка, это ихний Царь! Они не жрать на капище придут, а соберутся учинить волчью службу. И покудова голова лосяти будет на истукане, вовек с того места не уйдет стая, хоть живыми их режь, хоть огнем жги!

— Вот это мне по нутру! Кот видит молоко, да у него рыло коротко. А ты, Данила, что думаешь?

— Если в стае будет хотя бы пять волков, вроде того, с каким столкнулся по дороге в Орел, то нас ожидает кровавая резня, — спокойно ответил Карий. — Много народа с собой не возьмешь, в лесу только друг дружке мешать станут, да с испугу сами себя перестрелять могут. Да и на рану эти звери очень крепки — хуже медведя будут. Еще надо помнить, что в бою волк дерется до победы или до смерти. Пока не известно, кто из нас возьмет верх.

Весть о готовящемся волчьем лове облетела городок быстро. Впрочем, Строганов о нем и не скрывал, решив покончить с пришлой стаей на великомученика Феодора Тирона, утверждая, что нашел способ снискать покровительство святого воина, доверив руководство своим отрядом юному новобранцу. Пока отрок искал в лесу место под звериное капище, Григорий Аникиевич принялся отбирать людей, желающих поучаствовать в облаве. Строганов платил щедро, и от охочих отбоя не было, но Карий настоял на том, чтобы взять в дело не больше дюжины стоящих стрелков.

Поутру третьего дня к строгановскому двору ворвался негодующий Трифон. Неистовствовал у ворот, колошматя поленом не противящуюся побоям стражу, вопия: