Михаил Строганов - Реквием

Притчи по жизни и творчеству А. С.Пушкина, М. Ю.Лермонтова, Н. В.Гоголя, И. С.Тургенева, Л. Н.Толстого, Ф. М.Достоевского, В. С.Соловьева, А. А.Блока, С. А.Есенина, М. А.Булгакова.

Как ты мне безнадежно знакома, как мною выстрадана, застигнутая метелью зимняя дорога…

Какие сладкие мечты, какие приступы тревоги и отчаяния ты подарила мне за все годы, что мы провели вместе. Какими испытаниями проверяла, какими откровениями наградила…

Динь–динь–динь…

Твой колокольчик неизменно однозвучен, голос его незатейлив и невнятен, подобно бубнящему пономарю, а как многое говорит он сердцу путника! Стоит прислушаться к нему, так голова идет кругом: то он заливается детским смехом, то гудит ярморочным многоголосьем, то стонет пыточной, а то вздрагивает и сдавленно заходится безутешным ночным плачем…

Господи Боже мой! Есть ли в мире еще что–нибудь подобное русской зимней дороге? Не Ты ли обронил ее с неба бесконечным белым свитком, чтобы писать на ней непостижимую для ума человеческого летопись наших жизней? И вот, сквозь пелену пурги мы видим мир неясно, гадательно, по снежным крохам постигая гармонию Твоего замысла.

Падает, падает, падает снег, и чтобы стало и на земле как на небе, выстилается земля белыми крыльями ангелов. И нас влечет, словно буквы к бумаге, бесконечная белая дорога, чьего начала никто не видел, конца у которой нет и в помине …

— Помилуй, Спасе! — ямщик скинул мохнатые рукавицы, подул в ладони и размашисто перекрестился. — За этакой снежитью не то что дороги, свету не видать! Того гляди, собьёмся, заплутаем, измерзнем, а вечереть начнет, так и вынесет нас метель на обрыв или приведет на волков…

Барин неспешно отряхнул перчаткой налипший снег с воротника:

— Будет жалобиться, посторонись–ка, да подай вожжи!

— Воля ваша, барин… Но я бы вертал, погонял, да не вожжал. Глядишь, свезло бы нам, лошадки по памяти вынесли…

— Я, братец, в Фатум не верю, и на волю случая свою жизнь не предаю, — принимая вожжи, ответил барин. — Ваш брат ямщик недаром говорит, что лошадь на вожжах умна. Может, судьбу так же вожжать надобно, чтобы поумнела дуреха?

— Вам бы все стихи каламбурить, а мне бы к своим деткам живым да не калечным выйти… — ямщик с тревогой посмотрел на вязнущих в снегу лошадей. — Помолился бы ты, барин… Господь благоволит кающимся грешникам…

— Сейчас, милый, только прежде решу, кому молиться: покровителю моего ремесла Аполлону или предводителю всей видимой и невидимой земной кутерьмы Дионису?

— Богу бы помолился! — в сердцах бросил ямщик, но тут же повторил со смирением. — Христу, барин, помолись…

К вечеру ветер усилился, превращая метель в беспросветную круговерть, снежный потоп, застигший врасплох засыпающий мир.

Кони не слушались, то вставали посреди сугробов, то, срываясь с места, опрокидывали сани, отчаянно волоча их в бесконечную мглу…

— Бесы мутят, беда! — тревожно прошептал ямщик. — Видишь, как пугают и крутят лошадей? Сбились мы… Так что ежели к рассвету не уляжется, почитай пропали!

Барин с досадою хлестнул лошадей поводьями, но выбившиеся из сил животные, покорно приняв удар, не двинулись с места.

«Замерзнуть застигнутым пургой, быть может, всего за несколько верст до имения? — поэт, поежившись, поднял воротник и натянул шапку. — Вот ирония судьбы: не только имение, но и сама жизнь в заложниках у обстоятельств!»

— Стало быть, станем дожидаться рассвета… Одно жалею, что забыл прихватить с собою дорожную фляжку с ромом. Теперь бы погреться не помешало, да и время бы скоротали под твои ямщицкие песни. У вашего брата верно на любой случай нужная сыщется?

Ямщик суеверно прижал палец к губам и огляделся по сторонам:

— Не можно, барин, песни петь… бесы вмиг учуют… смекай, какая порча на ветер сделана… ей–ей, без ведьминого племени не обошлось…

— Я, братец, одного в толк не возьму, — подыгрывая суеверию ямщика, сказал поэт, — к чему ведьмам заваривать подобную кутерьму? Самим же дороженьки снегом засыплет, а то и лачуги в снегу погребет… Бесы–то на выручку с лопатами поспешать не станут!

Приняв иронию за живой интерес, ямщик оживился, но при слове «бесы», произнесенном поэтом нарочито громко и вызывающе, испуганно замахал руками и зашикал, как мать на расшалившихся в церкви детей.

— Тише, барин, тише… погубишь… услышат окаянные, что их помянули, тут же и явятся! Не в нашем положении чертову братию мутить, в час полуночный они и без спроса куда ни попадя лезут. Как по писаниям говаривают знающие люди: «Ныне на земле власть тьмы!»

— Ладно, братец, к черту бесов, ты мне про ведьм скажи. В чем их интерес? — настойчиво расспрашивал поэт, дрожа от холода.

— Ох, барин, погубишь ты нас! — ямщик вцепился поэту в воротник. — Не доведет любопытство до добра… беду накличешь языком неразумным!

— Нет, братец, изволь говорить, какая у ведьм выгода! — горячился поэт с трудом отдирая от своего воротника узловатые ямщицкие пальцы. — Не то во все горло стану вопить, да бесов в чистом поле мутить!

— Угомонись, барин! — по–рачьи уставившись на поэта, ямщик потрясал кулаком. — Иначе не погляжу на сословие, да как тяпну тебе кулаком промеж глаз!

— Испытай Фортуну! — не унимался поэт, выхватывая из саквояжа пистолет. — Я тебя вмиг свинцом уважу!

— Валяй, барин, стреляй! — кричал ямщик в кураже. — Токмо знай, что я от пули заговоренный!

При этих словах кони прянули, захрапели и, сорвавшись с места, понесли.

Ямщик и поэт разом обернулись, с трудом разглядывая в снежной круговерти пляшущие за санями огоньки.

— Волков дождались! — ахнул поэт.

— Нет, барин, это бесы пришли тебе ответ держать, — выпалил ямщик, перехватывая провисшие вожжи. — В непогоду бесы ведьм волчой оборачивают, чтобы терзали плоть заблудших да безвременно губили невинные жизни. Бесы с того неприкаянные души, то есть почивших без причастия, себе прибирают, а обращенные зверьем ведьмы, вкусив плода запретного, свою жизнь никчемную продляют. Вот и весь сказ! Боюсь только, что ныне мы сами добычей бесовской станем, пирожком на ведьмин зубок…

— Ни по чем не дадимся! — поэт решительно распахнул саквояж, выхватывая второй пистолет.

— Пустое, барин, не на дуэли! Свинец им что припарка! Ты лучше нож припаси, да перекрести им свою грешную душу. Коли оседлает нечисть, мы им славную сшибку устроим!

Поэт посмотрел на приободрившегося, ловко управлявшегося с вожжами ямщика и подумал, что выехал из деревни с рабом, подраться хотел с дерзким холопом, а в смертную схватку пойдет вместе с единокровным братом.