Екатерина Балабан - Лучезарная нимфа

Лошади шли ровно, беспрекословно подчиняясь командам. Однако, несмотря на их послушание, несмотря на желание вырваться, убежать, первый круг дался с трудом. В последний заезд все выставили самых сильных участников. Зато со второго круга Корнелий понял, что его вороные, не битые кнутом, не трепещущие перед своим хозяином, медленно, но верно начинают обходить остальных. Он негромко прикрикнул на них, и они еще ускорили бег. Колесница буквально летела, едва касаясь колесами пыльной дороги. В третий поворот Корнелий вошел первым под гром несмолкаемых оваций.

Домициан вскочил со своего места, наблюдая заезд. Лицо императора горело от восторга. Его друг, Аррецин Клемент с презрением на лице пытался делать нелицеприятные замечания в адрес патриция, опустившегося до позорной роли возницы, но Домициан не слушал. Его всецело занимал прекрасный юноша, не побоявшийся вступить в схватку с самыми именитыми возницами Рима. Оба консула заинтересованно смотрели на арену. Их глаза сияли почти также ярко, как глаза императора.

На четвертом круге Корнелий уже на корпус опережал остальных, на пятом его начал догонять красный. Усиленно орудуя бичом, он заставил своих коней совершить невозможное, но лишь на короткий срок. Уже в середине шестого круга красный отстал даже от двух других колесниц.

Корнелий победил. Он сам не понял, что совершил, когда красная ленточка победителя обвила его руку. Шум в цирке стоял невообразимый. Зрители били в ладоши, вскакивали со своих мест, орали безумными голосами, в порыве восторга срывали с себя одежды и размахивали ими, словно знаменами. На балконе дома Юлия Публия Гая все также кричали, обнимались, поздравляли друг друга и Юлию. Клодий в порыве великодушия простил свою жену, заметив, что у нее, в отличие от многих, правильный любовник.

Домициан сидел с самым счастливым лицом, не удостаивая вниманием злые выпады Клемента. Цезарь пожелал собственноручно наградить победителя, не желая уступать эту роль ни одному из консулов.

Между тем болельщики повалили с рядов на арену. Корнелия вытащили из колесницы, принялись качать, под одобрительный гул толпы, так, на руках, донесли до ложи Домициана и консулов, подняли туда и только после этого отступили.

Цезарь, сияя от удовольствия, возложил лавровый венок на голову юноши, подал ему пальмовую ветвь (символы победы), а также увесистый мешочек с сестерциями.

– Корнелий Виртурбий, – произнес он затем, – Несмотря на свое высокое положение, ты не побоялся взойти на колесницу, чтобы защитить честь зеленых. Ты доставил мне истинное наслаждение своей смелостью и своим искусством. Двери моего дворца отныне всегда открыты для тебя. На сегодняшнем пиру в честь наступления Нового года и избрания консулов ты также будешь моим желанным гостем.

Корнелий с достоинством поклонился и ответил, что рад был доставить удовольствие самому величайшему из правителей и почтет за честь прибыть на сегодняшнее торжество, чем вызвал еще одну довольную улыбку императора. У молодого человека кружилась голова, радостно и часто билось сердце. Спускаясь с трибун на арену, он еще раз поприветствовал всех, поднимая высоко над головой пальмовую ветвь.

Юлию утомил прошедший день. Немало радости принесла ей, без сомнения, победа Корнелия, она рассчитывала, что, несмотря на их размолвку, он появиться отпраздновать свой триумф вместе с близкими ему людьми, но его слуги передали ей, что он отправился прямиком во дворец на Палатин, удостоенный высочайшей милости быть принятым императором.

Юлия с сожалением поняла, что примирение придется отложить. Проводив последнего гостя, она разделась, отпустила слуг и блаженно растянулась на мягком ложе в спальне. Перед глазами плыли колесницы, в ушах звучал несмолкаемый шум толпы. Она вспомнила, как ликовали зрители, подбрасывая ее брата в воздух. Вспомнила лавровый венок, которым Домициан увенчал его чело. Воспоминания постепенно перетекали в образы, становясь частью сна, но вдруг что-то заставило ее вздрогнуть и пробудиться. Шорох или взгляд? Она чуть привстала, внимательнее вглядываясь в ночной полумрак, разгоняемый слабым светом одинокой лампады на низком столике у окна. Как будто чуть шелохнулись занавеси, скрывающие вход в спальню, или послышался едва различимый вздох.

– Войди, я вижу тебя! – наугад бросила она, немного испуганная собственными ощущениями. Она не ожидала, что там кто-то есть на самом деле, скорее хотела успокоить этим окриком себя, но в ответ на ее приказ в спальню шагнула высокая фигура.

Юлия вскрикнула и вскочила. Лампада озарила обнаженный мужской торс, смуглую кожу, блеснула в черных как ночь глазах.

– Кефей? – изумленно выдохнула она, – Что ты здесь делаешь?

Он шагнул ближе, пожирая взглядом роскошное тело, едва прикрытое прозрачной туникой. Этот полубезумный взгляд сказал ей больше, чем слова. Она перестала бояться, чувствуя знакомое желание, поднимающееся изнутри. Он все-таки пришел, хотя пытался казаться неприступным.

– Я даю только один шанс, и он у тебя уже был, – вымолвила она жестко, проверяя его на стойкость.

– Не понимаю тебя, госпожа, – отозвался он, хриплым от волнения голосом, – Я находился рядом, чтобы охранять твой покой.

– Ты подглядывал за мной, – упрекнула она его, изогнув в усмешке губы, – Что ты пытался увидеть?

– Сладко ли тебе спиться, госпожа.

Она тихо засмеялась, обнажив в улыбке белые зубы, и тут же проговорила страстным шепотом:

– Чего ты хочешь, Кефей?

Со вчерашнего вечера он бредил ею. Его руки помнили нежную кожу ее стройных ножек, ее полный страсти взгляд. Его все сильнее к ней влекло, но она словно не замечала его больше, всецело занятая домашними заботами, гостями и мыслями о цирковых победах. Ему оставалось только издали любоваться ее удивительной красотой.

– Мне нужна ты! – отозвался он на ее вопрос с неожиданной даже для себя самого откровенностью, не делая, однако, попытки приблизиться.

Он думал, она, в лучшем случае, прогонит его, но Юлия опустилась на широкое ложе, поманила его к себе рукой, разглядывая сильное, молодое тело бесстыдным взглядом.

– Подойди же. Зачем ты медлишь? Я уже простила тебя за твое вчерашнее неповиновение.

Кефей почувствовал, как кровь с новой силой забурлила в жилах, сорвался с места, быстро преодолел разделяющее их расстояние, упал на ложе и, ни слова не говоря, впился отчаянным поцелуем в манящие уста.

– Прости, ты слишком мне нужна! – прошептал он, спустя несколько мгновений и новым поцелуем заглушил стон восторга, рвущийся из ее груди.

Их захватила настоящая буря. Желание было настолько сильным, что причиняло физическую боль, ослепляло и оглушало. Юлия не помнила себя такой. Она не знала, что страсть может разрывать изнутри, голос срываться на крик от наслаждения и счастья, не знала, что можно не чувствовать впившихся в кожу зубов и ногтей, не знала слез блаженства. Все ее прежние любовные приключения, казались невинной игрой по сравнению с этой невероятной реальностью. Она не понимала, как жила прежде без Кефея, без его рук, губ, горячего шепота.