Екатерина Балабан - Лучезарная нимфа

На сладкое подали только творожные колобки и сушеные фрукты. Неожиданно скудное угощение после богатого обеда. Перед Корнелием же поставили огромный маковый пирог, сливки, взбитые с сахаром и большую вазу со свежими фруктами.

Собравшиеся даже разговоры прервали, при виде такой необыкновенной щедрости, предназначенной для одного человека. Клемент Аррецин взглянул на юношу с кривой полуулыбкой, долго не отрывал взгляда, ожидая его реакции на подношение императора.

Стремясь как-то разрядить обстановку, молодой человек вскочил с места и громко заявил, что, поставив перед ним одним такой огромный пирог, цезарь наверняка предполагал, что Корнелий разделит это чудесное кушанье с теми из присутствующих, кто был свидетелями его сегодняшней победы и кто болел за него в пылу схватки. Первый и самый большой кусок он предложил отведать Домициану. Корнелий был уверен, что его слова в любом случае дойдут до ушей императора. Так и вышло. Домициан появился практически сразу после пламенной речи молодого патриция. Видимо он скрывался где-то поблизости, наблюдая за реакцией юноши на его щедроты. От пирога не отказался, но отломил только маленький кусочек и ел с загадочной улыбкой, блуждающей по устам.

Пир завершился около шестого часа ночи. На прощание Домициан пожелал обняться с некоторыми из своих гостей, других облобызал, в знак особого расположения. Корнелию досталось даже более. Пожелав ему доброй ночи и сладких снов, Домициан притянул к себе юношу и крепко поцеловал в губы на глазах у ошарашенных свидетелей, среди которых был и Аррецин Клемент.

Корнелий вернулся домой в самом мрачном расположении духа, понимая как много изменилось для него за этот злосчастный день, как многое предстоит переосмыслить и решить, что делать со внезапно свалившейся на него любовью великого цезаря.

Больше двух недель минуло с тех пор, как Корнелий появлялся в каморке старого Антония. Его врач еще несколько раз наведывался сюда, но сам молодой патриций не показывался. Лекарь уверял, что его хозяин вполне здоров и счастлив, глядя при этом на Антонию странным, будто оценивающим взглядом.

В последний раз Эллий пришел около недели назад, осмотрев больного, уверил Антонию, что теперь старик пошел на поправку, и в услугах врача больше нет надобности. Антония проводила Эллия до выхода на лестницу, с сожалением попрощалась, понимая, что прерывается та тонкая ниточка, которая связывала ее с Корнелием, хотя бы в ее воображении. Эллий вдруг обернулся к ней.

– Мой господин поручил мне узнать у тебя, – сказал он, – Как ты живешь, не нуждаешься ли?

В деньгах Антония уже не нуждалась. С ней расплатился булочник за пение на его свадьбе, еще и извинившись за задержку. А потом ее стали приглашать выступать в другие места. Ее голос и манера исполнения пришлись по душе простому рабочему народу и платили ей неожиданно хорошо и исправно. Хорошая одежда и еда в доме могли бы без слов рассказать Эллию о положении дел. Но он ждал ответа.

– У меня все хорошо, добрый человек, – сказала она, – мне есть чем платить за хлеб и жилье. Отец поправляется. Передай своему господину, что я благодарна ему за заботу, но мне больше ничего не надо.

Она могла бы добавить, что ей не хватает внимания молодого господина. Как ни странно, она постоянно думала о нем с затаенными тоской и наслаждением. Чем больше проходило времени, тем сильнее ей хотелось его увидеть, но она понимала, что ему больше нечего делать здесь.

Эллий кивнул, выслушав Антонию, вздохнул и, смерив ее еще одним загадочным взглядом, не оборачиваясь, пошел прочь. Он не мог понять, что же так сильно привлекло в этой худенькой, обыкновенной девочке великолепного Виртурбия. Пожилому лекарю было хорошо известно, что хозяин никак не может ее забыть, буквально извелся из-за нее. И дня не проходило без вопросов о ней. Она же совершенно равнодушна к тому, кого боготворят самые очаровательные женщины Вечного Города.

А Антония смотрела Эллию вслед и едва сдерживала непрошеные слезы, хорошо понимая, что уже никогда не увидит его хозяина.

Позавчера в цирке состоялось ристание колесниц, на котором побывала и Антония вместе с семьей своей приятельницы Феодоры. Отец Феодоры служил бельнеатором (банщик) в римских термах. Зарабатывал немного, но его маленькой семье, состоящей из жены, сестры и дочери, хватало. Именно он поддерживал Антонию в самые трудные дни, снабжая деньгами, хотя у самого этих денег было наперечет. Именно к нему она собиралась на Субуру, чтобы вернуть долг, в тот день, когда к ней повторно наведался Корнелий, а потом и Кастор.

Когда ее мать еще была жива, и отец играл в театре, их семьи соседствовали и частенько собирались вместе за праздничным столом. Именно там, на Субуре, она впервые увидела Кастора. Его отец держал кузню в первом этаже их инсулы. Девочками Антония и Феодора прибегали в кузню, посмотреть на удалых молодцев, поднимающих тяжелые молоты так, словно это были столовые ложки. А из-под этих молотов выходили потом вещи невиданной красоты. Кастор сковал для Антонии маленькое простое колечко и подарил, когда ей исполнилось тринадцать. Тогда они поклялись друг другу в верности и договорились сыграть свадьбу, когда Антонии минет шестнадцать. Свадьба должна была бы состояться уже через несколько дней, но после ужасной сцены, разыгравшейся на Велабре, о ней не было больше речи. О том дне Антония вспоминала не без содрогания. Феодора же все никак не могла принять их расставание, пыталась расспрашивать и его, и ее о причинах их размолвки, но оба молчали, отделываясь общими фразами.

В цирке Антония надеялась увидеть Корнелия. На такие мероприятия обычно собирался весь город. Но цирк был огромен. Антония тщетно вглядывалась в ложи и людей, которые там собрались, тщетно осматривала передние ряды, заполненные зрителями высших сословий. Откуда ей было знать, что Корнелий в это время находится среди лошадей и возниц, сам проверяет упряжь, крепления и исправность колесниц.

Разочарованная, Антония ушла задолго до окончания скачек, вызывая непонимание у потревоженных ею зрителей (как вообще можно было покинуть столь интересное представление), и лишив себя возможности увидеть своего героя, управляющего колесницей.

Сегодня утром, вернувшись домой после длительного ночного бдения, Антония легла было отдохнуть. Вынужденная работать по ночам, она отсыпалась утром, а ближе к вечеру принималась за дела. Но на этот раз сон не шел к ней. Она думала о Корнелие, вспоминала тот взгляд, которым он приворожил ее в их последнюю встречу, свои руки, прижатые к его груди. Если бы не появление Кастора, кто знает, что случилось бы дальше. В Антонии еще тогда начало просыпаться некое, неосознанное пока ею самой чувство, робкое влечение к прекрасному и великодушному юноше. Он ее не забыл, хотя и не показывался больше. Об этом свидетельствовал вопрос Эллия при прощании. Может быть, стоило обмануть Эллия, попросить о чем-нибудь и тогда Корнелий не исчез бы из ее жизни так скоро. Она очень хотела его увидеть. Просто так, потому что за две недели разлуки успела соскучиться по смеющимся синим глазам и ослепительной улыбке.