Екатерина Балабан - Лучезарная нимфа

Иногда чело Корнелия омрачалось каким-то нехорошим воспоминанием, но при взгляде на Антонию тучи тревожных дум рассеивались, пропуская солнечный свет ликующего счастья.

– Рим подарил мне тебя, – улыбался он, притягивал к себе девушку и целовал, то медленно и неторопливо, то с ненасытной страстностью, побуждающей к ответным действиям.

Им было слишком хорошо вместе, легко и радостно. Такую ничем не омраченную радость Антония помнила только из далекого счастливого детства, когда мама пела песни у постели или отец подбрасывал высоко под небеса.

Они уснули поздно ночью, не размыкая объятий, доведенные почти до изнеможения друг другом. Засыпая, он шептал о том, как благодарен богам, пославшим ему Антонию и о том, что завтра проснется счастливым в ее объятиях.

Пробудившись, Антония долго не отрывала глаз от его лица, совершенно влюбленных и восторженных. Легонько коснулась ладонью спутавшихся черных кудрей надо лбом и горько вздохнула. Ему будет больно, когда он не найдет ее в своей постели.

Быстро поднявшись, Антония нашла одежду, аккуратно сложенной на скамье у стены. Остаться она не могла. Вчерашний день всего лишь сладкая греза, которая не повториться. Он патриций, избалованный роскошью и любовью женщин. Без сомнения великодушный и щедрый, но все-таки его мир бесконечно далек от ее мира, в котором ежедневная борьба за кусок хлеба составляет основу жизни. Он готов поделиться с ней всем, что имеет, но кем подле него будет она? И надолго ли? Высокородные юноши не женятся на своих наложницах.

Антония оделась. Задержалась последним отчаянным взглядом на дорогом лице и шагнула за порог.

Марк, досматривающий утренний сон под дверью своего господина, быстро открыл глаза, вскочил на ноги, покачиваясь спросонок. Антония приложила палец к губам, сделав ему знак молчать, а когда он собирался не послушаться, состроила умоляющее лицо.

– Хозяин меня убьет, – прошептал он.

– Передай, что я буду помнить о нем, – отозвалась она и почти бегом пошла к выходу.

Очнувшись от крепкого сна, Корнелий сразу понял, что Антонии нет рядом. Он резко сел, оглядываясь вокруг. Заметил отсутствие ее вещей и в панике воззвал к Марку. Его широкое ложе показалось ему пустым и холодным, а комната, залитая светом солнца, убогой и унылой. Марк появился с покаянным выражением в глазах, тут же умоляюще сложил руки в знак того, что не повинен в произошедшем.

– Где она? – отчаянно воскликнул Корнелий, – Почему ее нет?

Как будто спрашивал потерявшуюся игрушку. Так Марк ему и сказал. И еще добавил, что вольные птицы летают, где хотят.

Корнелий сорвался с ложа, требуя себе одежду, намереваясь в тот же миг бежать за той, которая так неожиданно покинула его без объяснений и слов прощания.

– Она сказала, что будет помнить о тебе, господин, – проговорил слуга, помогая Корнелию одеться.

– Помнить меня? – не понимал тот, – Зачем ей эта память, если я был рядом? Почему она ушла?

Марк пожал плечами.

Корнелий, уже полностью одетый, уставился на слугу нетерпеливым взглядом.

– Что я сделал не так? Чем обидел ее? Может звал во сне других женщин?

– Две последние недели ты зовешь во сне только свою Антонию, – усмехнулся тот, – Пойди за ней, господин, и сам узнаешь, что прогнало ее из твоего дома.

Корнелий тяжело вздохнул, запахнувшись в теплый плащ, двинулся к выходу. Марк последовал за ним. Но только оба ступили за порог, навстречу им по каменным ступеням поднялся преторианский центурион (командир центурии – сотни – одного из подразделений дворцовой охраны). За ним маячили четыре преторианца (гвардейцы при Домициане) в полном боевом вооружении.

Лицо Марка побелело, он в панике воззрился на своего хозяина. В последнее время, при Домициане, появление центуриона означало пленение и смерть. Корнелий тоже напрягся, сдвинул черные брови.

Центурион, однако, не проявлял, никакой враждебности. Напротив, изволил отвесить, приличествующий положению Корнелия Виртурбия поклон, и передал, что государь и бог ожидает его немедля у себя в покоях.

Обернувшись к слуге, Корнелий велел ему тотчас пойти к Антонии, чтобы попытаться уговорить ее вернуться.

– Привези сюда ее вместе с отцом, – велел он и, плотнее завернувшись в плащ, двинулся за своими провожатыми, снедаемый недобрыми предчувствиями.

Для официальных приемов в новом дворце Домициана существовал роскошный тронный зал, но особых друзей цезарь принимал в спальне, сразу по пробуждении. Здесь он не решал важных вопросов, не обсуждал серьезных дел, не разбирал споров. Здесь велись задушевные беседы, тихие и приятные.

Этим утром в спальне императора было немноголюдно. Все мгновенно расступились, едва Корнелий появился на пороге. На молодого человека смотрели с подобострастием, с интересом, и только один с недоброй кривой ухмылкой.

Префект Рима Аррецин Клемент. Постоянный спутник цезаря.

Кроме него присутствовали префект претория, Флавий Клемент и несколько уважаемых сенаторов, среди которых увенчанный сединами Марк Кокцей Нерва.

Император, одетый только в шерстяной таларис, украшенный дорогой вышивкой, возлежал на золотой кровати, застеленной пурпурными покрывалами. Подле него стоял поднос со всевозможными яствами, которые он с аппетитом поглощал, перебрасываясь ничего не значащими фразами с присутствующими.

Появление Корнелия заставило его оторваться от кушаний. Он радостно улыбнулся, поманил юношу к себе.

– Рад видеть тебя, свет мой, – сказал он, отвечая легким кивком на глубокий поклон молодого человека, – Где ты пропадал после пира? Я вынужден был отправить за тобой своего центуриона. Надеюсь, ты не в обиде на меня за это?

– Да будут дни твои продлены, всемилостивый государь и бог, – отозвался Корнелий, – Возможно я пришел бы и раньше, если бы знал, что это будет угодно твоему величеству.

– А разве я недостаточно ясно дал понять тебе в прошлый раз, что ты желанный гость в моем доме? – поинтересовался тот.

Корнелий мгновенно вспыхнул, вспомнив поцелуй Домициана. Ему не были приятны такие намеки.

– Несмотря ни на что я не рискнул тревожить твой покой, – сказал он только.

На них пристально смотрели несколько пар глаз, внимая, ловя каждое слово, каждый взгляд цезаря. Наверное, эти шестеро были бы рады, окажись они на его, Корнелия, месте – хотя как знать.

– Ему нужно особое приглашение, государь, – заметил Клемент Аррецин, криво улыбаясь и сверля молодого человека внимательным, насмешливым взглядом, – Такие как он, не понимают намеков и тайных знаков. Им нужно все разжевать и положить в рот. Только тогда они сообразят, в чем дело.

– Ты очень зол на юного Виртурбия, мой друг Клемент, – заметил цезарь, – Несмотря на свое высокое положение, тебе недостает хороших манер. Разве ты сам не понимаешь, что расстраиваешь меня таким отношением к нему?