Константин Пылаев - Трон Персии. Книга первая. Наставник

– Чем же ты так не угодил своему бывшему хозяину, что он сплавил тебя так далеко.

В этот же день они покинули Тейшебаини. Тарша определили к его сверстникам – в караване вместе с ним шло ещё девятеро подростков, двое из которых были младше его, пятеро почти одного возраста с ним и двое парней постарше.

Все они были куплены в Тейшебаини, куда свозили перекупщики скифский полон. Самих скифов в город бы не пустили, памятуя об их налёте, да они и сами сюда не совались и брали количеством, продавая живой товар за половину стоимости.

Предприимчивые купцы, в число которых входил и Урпатас, нынешний хозяин Тарша, зная это, скупали по дешёвке рабов и везли южнее – в Элам и Парсу, где за них можно было выручить и две, и три цены.

Лет двадцать назад, до войны Мидии с персами, на границе между ними частенько озоровали многочисленные шайки, в основном из Драгианы, но после того как ими занялся Увах¬шт¬ра, а затем и Куруш, разбойников сильно поубавилось, и караванщики могли здорово сэкономить на охране.

Бредя вместе со всеми, связанный одной верёвкой, от которой отходили концы, заканчивавшиеся петлями на шеях невольников, Тарш сильно скучал. Нет, поначалу ему всё нравилось – новые впечатления от путешествия, смена обстановки и ходьба налегке, вместо тяжёлого тюка шерсти на плечах. Но на седьмой день вид угрюмых и неразговорчивых рабов стал навевать на него лютую тоску.

И тут случилось чудо – Тарш открыл в себе талант к сочинению песен. Он так удачно складывал самые простые слова, что его тихое мурлыканье себе под нос начало привлекать всеобщее внимание, сперва рабов, а после и охранников, также изнывающих от скуки.

Вначале он по большей степени сочинял про своего бывшего хозяина, изображая его похождения в гильдию и его унизительные просьбы, а затем и вовсе стал приписывать всякие несуществующие у настоящего Акакиса пороки.

С каждой новой песней голос становился крепче, а содержание смешнее. Сторожа в открытую веселились над его шутками, и указывая друг другу на него пальцами, хлопали себя по ляжкам, чем нервировали лошадей.

Спустя пятнадцать дней, уже исчерпав темы для песен, он начал получать заказы от охранников, выслушивая их истории, умудряясь за пару часов, сочинить очередной шедевр, зачастую весьма похабного содержания.

В конце концов, и сам Урпатас, до той поры сдержанно воспринимая его творчество, снизошёл до разговора с забавным рабом.

– Тут ведь какое дело, господин, – он панибратски улыбнулся караванщику, – не всякому и расскажешь.

– Неужто и мне не поведаешь? – спустил дерзость Урпатас, также улыбнувшись в ответ. – Мне, своему хозяину?

Тарш сделал вид, что задумался.

– Так и быть. Но ты уж никому не рассказывай. – громко попросил маленький наглец. – Дело-то семейное.

– Клянусь. – Урпатас со смехом приложил ладонь к груди, решив подыграть рассказчику.

– Тогда слушай. Была, значит, у моего хозяина, он, к слову, шерстью занимался, любимая коза. Другой скотины у него не было, если не считать его старухи. Правда, была у него и дочка, но та ещё страшней. Вымя во! – Тарш показал. – Вечно вся в шерсти – отцу, значит, помогает. Ну там вычёсывает, прядёт. Оттого и в шерсти вся. И так на козу похожа, только рогов нет. А так мать родная не отличит. И стала эта коза, в смысле дочка, приставать ко мне. Прям проходу не давала. А девка-то на выданье, меня и купили, чтобы я кувшин, значит, жениху еёйному нёс. Я, понятное дело, ни в какую, а она ж настаивает. Ну как, думаю, можно с такой-то козой? И вот, лежу я как-то в коморке своей, без сна мучаюсь. Всякое разное непотребство в голову лезет, спасу нет. Дай, думаю, выйду, проветрюсь. А хозяин мой, надо сказать, повадился по ночам навещать свою козу. Чё уж там он с ней делал, не ведаю, может доил, может ещё что. Ну вот, вышел я и в кустики. Достал. Стою, журчу, струйкой балуюсь. Глянул за кусты, а там дочка хозяйская. Тоже видать до ветру вышла. И тут меня Ахриман попутал, не сдержался. Будь что будет, думаю, а осчастливлю-ка я козу эту. Всё равно не спиться. Пусть её папаша потом меня на куски рвёт. Ну я и пристроился. Стою, наяриваю, как вдруг слышу – дверь открылась и кто-то хвать меня за волосы. Всё, думаю, петь мне теперь тонким, как у ангела голосом всю оставшуюся жизнь. Лежу на земле, пинки хозяйские считаю. Тут невмоготу стало. Крикнул я, но тихо, чтобы старуху не разбудить. – Прости, говорю, хозяин, что дочку твою спортил. Да и не первый я у неё. А он возьми да и заплачь, жалостливо так, аж сердце у меня зашлось. – Ладно бы дочку мою, говорит – ей козе и так женихов не видать. Ласточку мою зачем обесчестил, паскудник ты этакий. Глянул я, а из кустов и впрямь коза вышла. В смысле коза, а не хозяйская дочка. Глаза такие довольные. – Бей, говорю, хозяин меня до смерти. Не смогу я после этого жить. Сел я рядом с ним и тоже плачу. В общем, договорились – он мне висюльки мои сохранит, а я никому не рассказываю о любимой, но обесчещенной козе.

– Что ж это, ты её… того? – утирая от еле сдерживаемого смеха слёзы, спросил Урпатас.

Уже с середины рассказа, включая рабов, что постарше, охранников и самого хозяина каравана, гоготали даже не над самой историей, сколько над рассказчиком, повествующим, словно это было с ним на самом деле. Тарш строил рожи, размахивал руками и пучил глаза, когда этого требовал сюжет. Развязка никого не удивила, но все дружно грохнули, едва он закончил.

– Да ты бы видел их, хозяин! – воскликнул враль, сделав невинные глаза. – Одно лицо, в смысле зад. И та, и эта в шерсти – как тут не спутать.

– Так ты у нас теперь стало быть… – Урпатас не рискнул озвучить прозвище, полагающееся за такой проступок, прикрыл рот, будто поправлял усы, давя новый приступ хохота.

– Ты обещал никому не рассказывать. – укорил его Тарш. – Ежели кто узнает, засмеют.

– Будь спокоен, не расскажу. Ведь мы никому не расскажем! – громко выкрикнул его господин, призывая всех хранить выдуманную тайну мальчишки. – Вот видишь, никто не скажет. – он обвёл всех присутствующих рукой, и подозвав к себе одного из охранников, пошептавшись с ним, тронул коня.

– Так что же всё-таки ты натворил?

Ближе к вечеру, на привале к нему подошёл тот самый охранник, и сняв с него петлю, потребовал идти с ним.

Урпатас, лёжа на толстой, войлочной подстилке, делил досуг с кувшином вина. Рядом, на маленьком столике, аппетитно пахнув, лежал в окружении овощей здоровый шмат мяса, при виде которого у Тарша, уже давно питавшегося в основном бобами, потекли слюнки.

В доме Акакиса ему практически не доставалось мясного – Таиса каждый раз тщательно выковыривала его из похлёбки, предназначенной для раба. Правда, иногда мальчишке удавалось стащить кусок-другой, но случалось это не часто. А мясо он любил.