Влад Ростовцев - СХОДНИК-II

Правду бая, что не вполне применительно к Радиславу, бывшему правдивым отнюдь не всегда, а чаще всего – вельми редко, ибо лжа для разведчика функционально необходима, аки жабры и плавательный пузырь для рыбы, прибыв в Тмутаракань, вовсе не напрягался он с реализацией наказа старшего родича. Хватало и собственных забот!

Армейскими же и флотскими делами занимался в тмутараканской резидентуре иной – ему и флаг в руце!

«Поди, не станет он помогать мне, аще придет срок кражи амфор. А мне-то с чего выручать его с огнеметом?» – резонно рассудил Радислав, не стремившийся порадеть общему делу в ущерб своекорыстным интересам и пренебрегая коллективными началами в пользу сугубо эгоистичных. Не больно рискнешь с таковым индивидуалистом на танки с шашками и нагайками! – может и послать батяню-командира, куда подальше…

Тем паче, уверенно полагал он натуральным бредом всю затею Центра с «греческим огнем»! – от начала и до конца.

А намедни окончательно уверился в том, еже, следуя в кильватерной струе за плывущим впереди, в Тмутаракань прибыл с визитом вежливости военно-морской ромейский отряд в главе с патрикием – носителем одного из высших титулов в Ромейской державе.

Одинаково со знаменитым стихотворением Александра Александровича Блока, сочиненном 1005 лет спустя, число военных судов в кильватерной колонне, зашедших в допрежь сонную гавань, составило четыре.

Во главе – дромон линейного класса из полутора сотен гребцов – полста на нижнем ярусе с одним веслом каждый и сотни на верхнем с двумя гребцами на каждом весле, усиленных полусотней морских пехотинцев; при необходимости, совокупная численность экипажа и морпехов доходила до трехсот. За ним следовали три памфила, представлявшие дромоны срединного класса с меньшим экипажем и вооружением.

Все корабли были оснащены не токмо установками «греческого огня» и катапультами для метания дротиков и кувшинов с зажигательной смесью, равно и баллистами, метавшими на дальнее расстояние каменные ядра, а и башнями на корме и носу для стрельбы из луков. При абордаже подключались и гребцы верхних банок, прекращавшие греблю при столкновении с вражеским флотом, вооружившись и облачившись в доспехи.

И не отверзая уста свои, гневно отчитал Радислав вышестоящих в Центре кипевшим разумом своим, возмущенным, однако не рвавшимся в смертный бой, предлагавшийся в небезызвестном гимне виртуально заклейменным голодным и рабам. Торговец же из вольной Земли вятичей плотно насытился пред тем в заведении с достойными блюдами – особливо, мясными и сырными.

«Установи мы на каждой из своих ладей хоть по десятку огнеметов, не добраться ни одной из них даже до дромона срединного типа! – будут уничтожены еще на дальнем подходе. Аще ж, неким волшебством, дойдет-таки до абордажа, погибель вятичам на воде! Не устоять им супротив морской пехоты, укрепленной гребцами верхнего яруса! И к чему же сия канитель с изысканием огнеметных секретов?!».

По ассоциации вспомнил он и о споре с Путятой насчет украденных тем в Киеве чертежей новейшей ромейской катапульты. Ведь решительно незачем были они стратегам Земли вятичей! Ибо, ежели изготовить их, что представлялось абсолютно невозможным из-за отсутствия технологий, потребных материалов, производственных мощностей и умелых мастеров такового профиля, не имелось даже внятной цели использования! Понеже ни в руководстве Секретной службы, ни даже и в Совете старейшин, понятия не имели, на кого обращать сии метательные орудия особливой мощности…

Сколь взвился тогда Путята, ложно заподозрив, что Молчан умаляет его разведывательный подвиг! Однако не смог, даже вспотев, доказать целесообразность хищения тех чертежей. И исчерпав все прежние аргументы, кои скептический Молчан-рационалист легко разбивал контрдоводами, выпалил старший родич:

– Да носишь ли ты в себе наставления, кои дали мне в Секретной службе, егда впервые отправлялся я сходником? Уже и забыл, поди? А ведь вразумлял тя, в самый канун добычи тура! – подразумеваю Булгака…

– Ношу! И содержу для сохранности в леднике своей памяти, в самой его глуби, – эмоционально возразил Молчан, мигом и процитировав:

«Будь на виду, однако не высовывайся. Бди сам, и скрытно оглядывай бдящих за тобой! Всегда бери верный след, а прочих – облазните…».

– Не переврал! – изобразил похвалу Путята. – Пришло время открыть тебе и новую скрытную мудрость – превыше и тех трех! Зрю: ты уже дозрел для ее восприятия. Вот, что еще наказали мне мои бывалые наставники:

«По прибытии на место, затаившись, а все же освоившись, изымай все, что плохо лежит у чуждых, однако послужит пользе Земли вятичей! Не страшись перебрать, напрягаясь! Тащи, елико осилишь! И привечен будешь!».

– Нес и несу службу свою, добычливую на секреты ворогов, по сему завету, достойнейшему! И всегда был в чести даже у Совета старейшин, отмечаясь не токмо наградами! – завершил старший родич на пафосной ноте.

– И ко всему, изловчился ты не заполучить грызь, волоча те секреты, не устрашившись перебрать в числе их, равно и тяжести, при том, что изнемогал! – подхватил младшой, словно одобряя. А вслед услышал слова сугубо бранного свойства…

XII

Вовсе не секрет, что хребет верблюда способна переломить сущая соломинка перевеса. И она же может стать базовой уликой, аще следствие ведет знаток…

Изготовляя мнимого Радислава в дальний путь, уполномоченные на то ответственные сотрудники внешнего сыска ясно осознавали: не мог обойтись сей без сопровождающих его самого и товара на продажу, понеже линейку оного составляли ювелирные изделия.

Ибо на перспективное добро запросто могли недостойно позариться в пути следования, не исключая и подлого смертоубийства хозяина под видом несчастного случая! – к примеру, будто бы вышедшего на палубу оправиться по малой нужде и ненароком выпавшего за борт по личной неосторожности.

А не перевелись еще в ту пору злыдни кровавых криминальных наклонностей в славной Земле вятичей!

Вследствие чего, скрытному сыску, являвшемуся второй по важности составной частью Секретной службы, было доверено подыскать самых достойных кандидатов в сопровождающие, без пятен в биографии – то бишь, родичей в иноземье, презренного пребывания во вражьем плену, вызывающего глубокие подозрения, и криминального прошлого с пребыванием в местах заключения; необходимой являлась и безупречность по «пятому пункту».

А социальное происхождение и не рассматривалось! Ведь не существовало тогда интеллигенции, вечно рефлексирующей и заведомо склонной к преступному инакомыслию, равно и состраданию к «униженным», по ее предположениям, и «оскорбленным», в качестве гигиенической прокладки меж аналогично отсутствовавшим пролетариатом и селянством. Тем паче, что последнее еще не приступило расслаиваться на три базовых категории: зажравшихся кулаков-мироедов; инфицированных собственническими инстинктами середняков; потенциально революционную голытьбу, коей нечего было терять, опричь прохудившихся лаптей.