Игорь Сотников - Номенклатор. Книга первая

И тут в ход этой беседы и представления себя Этоʹтом, и так сверх меры взявшего на себя столько слов, вмешивается Публий, всё это время стоявший тут же рядом и наблюдавший за всем происходящим. – Значит, ты если не всё, то всё, что человеку востребовано знать знаешь? – задался вопросом Публий. Чем вызвал в свою сторону общее внимание.

– Вижу пытливый ум. – Говорит в ответ Этоʹт, продолжая себе позволять самоволие в глазах магона, наливающегося гневным видом. – У меня к тебе один лишь вопрос. Кто тебе в моём лице нужен?

– Тот, кто знает людей. И не только по именам. – Говорит Публий.

– Ты здесь попал в точку. Я как раз тот, кто тебе нужен. – Делает заявление Этоʹт. А вот такая быстрая находчивость и сообразительность Этоʹта, хоть и плюсуется ему, но Публием она видится, как плод влияния хитроумности в деле обмана мангона, в чьём обществе Этоʹт, скорей всего, долгое время находился и от него набрался всей этой находчивости в деле введение в заблуждение бесхитростного и верящего всему, что ему скажут человека. И подразумевая всё это за Этоʹтом, Публий делает заявление о том, что было бы не плохо на деле проверить умение Этоʹта различать людей между собой. А если более понятней и проще для начала, то есть ли у Этоʹта в наличие память, чтобы запомнить имена представленных для своего запоминания людей из числа… хотя бы невольников мангона, которые будут ему представлены в одной последовательности, а затем перемешаны в своей массе и уже в другой последовательности к нему подведены.

Сделав такое предложение в беседе с Этоʹтом, Публий, перебивший все прежние гражданские инициативы здесь находящихся людей, а в частности Аверьяна, кого теперь постигла участь Апетитии, он был отодвинут в тень спин, в ожидании решения смотрит на мангона, находящегося до сих пор в некоторой растерянности. И мангон сообразил, что он таким несознательным поведением может не только упустить выгоду, но и вызвать на свою голову гнев покупателей.

– Сейчас всё организуем. – Говорит мангон, и было собирается направить свой ход в сторону помоста, где расположились невольники, как в этот момент Этоʹт своим заявлением: «Я бы так не спешил», ставит всех тут в тупик непонимания того, что всё это значит.

А Этоʹт, уже недоступно для понимания благоразумия в человеке, чего он вообще добивается таким своим неразумным в самом лёгком случае поведением, и на грани сметного приговора, единственное, что его ждёт в том обычном случае, если он останется в руках мангона, всё не умолкает. – Разве разумно требовать от запертой в клетке птицы свободного полёта? – прищурив глаз, Этоʹт посмотрел через призму Публия на мангона.

И если Публий был потрясён дерзостью и одновременным умением Этоʹта, таким ловким, словоречивым образом указать на незаметные сразу обстоятельства его скованного положения – его ноги находились в тисках кандалов, то мангон на этот раз взорвался негодованием.

– Да я тебя! – вскрикнул мангон, замахнувшись рукой на Этоʹта. А тот и не думает как-нибудь в лице стыть от страха и вообще реагировать, оставаясь неизменчивым во всём себе. И Этоʹт только глазом моргнул в сторону размашистого движения рукой мангона, и продолжая смотреть на него бесцеремонно и беспечно, можно вот так назвать его взгляд на мангона, говорит ему. – Не торопись портить товар лицом и понижать его в цене.

И по застывшему в одном положении мангону, до кого видно дошёл этот посыл Этоʹта и на кого удивительнейшим, расслабляющим образом действуют слова несущие в себе ценообразование или её подробность, становится понятно, что он одумался и сообразил не вести себя так не воздержанно и уже со своей стороны беспечно.

– И то верно. – Говорит мангон, опуская свою замахнувшуюся было руку. – Но учти, – придвинувшись к Этоʹту, проговорил мангон, – если ты сегодня не возместишь мне убытки, несомые мной каждый момент своего нахождения у меня, то я приведу в исполнение то, что давно тебе обещал.

– Я же не враг себе. –Удивлённо пожимая плечами, говорит Этоʹт. И только мангон в лице успокаивается и запускает руку в свои одежды за ключами от кандалов, как Этоʹт его сражает своим новым словом. – Чего не скажешь о тебе.

– Чего не скажешь обо мне? – мгновенно реагирует мангон.

– Того, чего не скажешь о себе. – С тем же спокойствием отвечает Этоʹт. Но мангон на этом не успокаивается, и он по-новому спрашивает. – А чего не скажешь о себе? – И здесь многими умами, предпочитающими ординарно и штампами мыслить, ожидалось, что Этоʹт в своём ответе будет придерживаться всё той же логики и алгоритма, которому он следовал в своём ответе мангону – перебрасывать мяч на его поле ответа, но Этоʹт, как выясняется всеми сейчас, не такого, рядового склада ума человек, и он вместо ожидаемого ответа: «А того, чего скажешь о тебе», который ведёт в логический тупик, говорит совсем другое. – Чего ты не скажешь. – На чём и попадается мангон, сбиваясь с хода отмеренный прежними ответами мысли, и он зависает на этом мысленном пути, пытаясь разобраться в ответе Этоʹта. А тот не зря всё так завернул и Этоʹт берёт инициативу в свои руки.

– Так чего же ты всё-таки умалчиваешь перед нашими покупателями обо мне? – задаётся всеуслышание вопросом Этоʹт, таким образом перед всеми демонстрируя и выставляя своего хозяина за человека не просто неискреннего и готового в любой момент облапошить покупателя, сторговав ему залежалый, порченный и несоответствующий написанному на табличках товар, но он готов пойти на подлог, продав вам не просто невольника, находящегося в его собственности, а оспариваемого на право его собственности невольника (циничный век, циничные словесные расходы).

И вот такая постановка вопроса Этоʹтом, начинает волновать не только одного мангона, но и для людей, собравшихся тут вокруг этого происшествия или для кого-то забавного недоразумения, среди которых было больше зевак, нежели тех, кто пришёл сюда по делу, приобрести для себя кое-какой товар, всё это становится захватывающе интересно.

И тут Кезон проявляет на удивление большую прозорливость в понимании законов и права. Так он, глядя на мангона и выставленных на торг рабов, сказал. – Самая бесспорная собственность та, которую захватили у врага. – После чего добавил знаковую фразу. – Сколько врагов, столько рабов.

А вот мангон, на этот раз верно сообразив, что вступать в полемику и споры с этим Этоʹтом, у кого язык без костей, для себя дороже выйдет, тут же бьёт того в грудь кулаком, от удара которого Этоʹт валится спиной об оземь. Чего как раз и добивался мангон, теперь со спокойным лицом снимающего с него кандалы. Когда же кандалы сняты, мангон отдаёт команду одному из своих подручных людей, со зверским лицом и пропорциями своего грузного отчасти и могучего тела, чтобы он вывел из массы невольников первых семерых попавшихся и выстроил их здесь, на свободной площадке перед помостом.