Юрий Тимофеев - Не ходи служить в пехоту! Книга 4. Штурмовой отряд пехоты. 20-летию начала Второй Чеченской войны посвящается!

– Подработка хорошая подвернулась, не мог отказаться.

– Что за подработка? У нас есть деньги. Чего ты переживаешь?

– Будет больше. Деньги к деньгам. Завтра будем машину выбирать, иномарку.

Я пошел в душ, а Алла принялась считать деньги.

– Где ты столько заработал?!

– Врать не буду тебе, а правду не скажу. Лучше скажи, что думаешь, куда их пристроить?

– А что тут думать? Квартиры купим. Есть отличные варианты. Или погорим с отцом, можно вложить в коттеджный поселок, который он строит. Ему тогда занимать у других меньше придется. Но ты мне всё-таки должен сказать, что ты натворил?

– Хорошо. Скажу. Без подробностей. Я совершил ограбление, без убийств. Легче стало? Да, именно ограбление. Или разбой? Я не понимаю разницу. Наплевать. Теперь ты знаешь правду. Не читай мне морали. Я не пойду работать в охрану! Понимаешь? Для меня это унижение. Я не смогу просто. Лучше сразу пулю в лоб. И жить за счет твоих родителей просто унизительно для меня. Я хочу быть сильным и не зависеть ни от кого.

– Поняла. Успокойся. Пообещай, что так поступать больше не будешь. Я просто тебя прошу.

– Если надо будет, еще раз, и не раз, поступлю так же. Перестану так делать, когда государство обеспечит меня так, чтобы я не задумывался над всеми этими гребаными бытовыми проблемами. Жизнь без денег или за счет родственников – это унижение моего личного достоинства, моего командирского существа. А ты хочешь, чтобы я как травоядное животное работал лакеем? Ты этого хочешь? Не будет этого никогда! Никакой охраны и прислуги из меня вы не сделаете! Не бывать этому! Никогда вы не сможете так меня унизить! Я буду драться за себя до последнего, понимаешь? – в конце фразы я уже сорвался на крик.

– Успокойся. Успокойся. Я тебя очень прошу. Я просто хотела сказать, что нет смысла так рисковать.

– Ты знала мой характер, когда замуж выходила. Я такой. Не пробуй меня перевоспитать. И знай, для семьи я сделаю всё, что только можно. Я хороший семьянин, не подведу.

На следующий день мы с Аллой поговорили с ее отцом и пришли к выводу, что деньги вложим в строительство поселка (на меня будет оформлена доля в его деле), а я куплю себе пригнанный из Германии «Опель». Новую и дорогую машину я сам не хотел, не хотел как-то слишком выделываться перед сокурсниками. Покупкой займется специалист из фирмы отца Аллы, потому что среди подержанных иномарок слишком много машин, собранных из обломков в Польше и Литве, и я сам не разберусь в таких вопросах.

Отец Аллы любил со мной посидеть и выпить, я тоже. Каждую субботу я приезжал к ним на дачу. Все выезжали туда в субботу утром, и к моему приезду там была всегда готова баня. Мы с тестем парились, потом ужинали. Он очень хотел, чтобы я уволился и помогал ему. В итоге мы с ним договорились, что я начну вникать в его дело.

Я порешал вопрос в академии и теперь буду уходить сразу после занятий, не оставаясь на самоподготовку, если надо – буду пропускать учебу, но я этого не хотел. Только в случае крайней необходимости. Все свободное время я буду заниматься вопросами, которые мне будет поручать тесть. Изначально мы с ним договорились, что я не буду курировать вопросы безопасности, так как мне это совсем не интересно. Тесть меня заверил, что этого не требуется, так как этим занимаются настоящие профессионалы.

Решить вопрос с начальником курса стоило небольших (для меня) денег. Я мог уходить в любое нужное для меня время.

В офисе первым делом я занялся тем, что изучил, какой отдел или специалист чем занимается. Потом изучил планы застройки. Выехал на местность и все осмотрел. Особое внимание тесть просил уделить вопросам управления поселком, после того как построенное начнет продаваться. Это было «непаханое поле».

Эта гражданская работа мне очень понравилась, но я с большим трудом переключался с военных предметов в академии на чисто гражданские вопросы, и наоборот.

Однажды я приехал к метро «Текстильщики». Преступника тянет на место преступления, проверено. По всему выходило, что теперь на стоянке круглосуточно дежурил омоновец с оружием.

Частенько мои мысли возвращались в Чечню. Мне не с кем было их обсудить. Боевой опыт никого в академии не интересовал. Безусловно, академия расширяет кругозор военного человека, помогает смотреть на всё с более высокого уровня, но в ней продолжали готовить офицеров к войнам фронтами, армиями, корпусами, дивизиями, полками с НАТО и НОАК. Хотя уже тогда нам начали кое-что говорить о теории бесконтактного боя, о появившихся в армиях США и Израиля ПБЛА (беспилотных летательных аппаратах), автоматизированных системах управления (особенно в артиллерии), средств разведки и наблюдения, связи и много чего другого, для меня крайне интересного. Разумеется, само появление этих новинок в передовых армиях неминуемо приводило к изменению тактики ведения боевых действий и, как следствие, отражалось на оперативном искусстве. Нам рассказывали, иной раз и показывали, различные разработки нашей промышленности, которые никак не могли пойти в серийное производство из-за отсутствия денег и, соответственно, попасть в войска. А как бы они нам пригодились! Сколько жизней они могли спасти! Эти новые образцы могли кардинально поменять характер боевых действий в Чечне, коренным образом повлиять на действия мотострелковых, танковых и артиллерийских подразделений. Но больше всего они смогли бы повлиять именно на пехоту. В итоге вместо положительных эмоций мы заряжались еще большой злобой на руководство страны и этих самых «олигархов».

Я часто ставил себя в роль командира полка, накладывал на это то, что пришлось пройти в Чечне, и ответов не находил.

Самое главное – было непонятно, как воевать с этим чеченским народом. Как воевать с обученным и высокомотивированным мужским населением, с ненавидящим нас гражданским населением. Как их победить, если наш русский народ воевать не хочет вообще. И не надо мне отвечать догмами марксизма-ленинизма, что, дескать, народ победить нельзя. Можно, но методы должны быть соответствующие. Не надо говорить мне, что мы не воюем с чеченским народом, что мы воюем там с боевиками, а народ ни при чем. Бесполезно мне это говорить. Именно с народом воюем. Именно. Если бы народ нас поддержал, тогда бы мы там победили и без таких огромных жертв. Но мы потерпели горькое поражение. Для меня, опять. С Южного Кавказа уехал с чувством поражения, теперь с Северного Кавказа с такими же чувствами. Сколько можно? Когда же мы начнем побеждать? Как хочется ощущать себя победителем. Представляю, как было здорово нашим дедам, тем, кто дожил до победы. А мне не давали покоя мысли о погибших и раненых бойцах моей роты, да и всего батальона. И самое обидное, что всё зря и ни за что.