Клэр Кэмерон - Последняя из древних

– Сможешь охранять пещеру, пока я в Нью-Йорке? Не пропадешь тут? – Меня беспокоило, что вдруг кто-нибудь явится и предъявит претензии на драгоценные останки.

– Не волнуйся, – сказал Энди, неправильно истолковав беспокойство в моем голосе. – Обещаю, что не буду скучать.

Его жена умерла два года назад, и иногда меня поражала глубина его горя. От его слов мне стало не по себе: я поняла, что чувства древних мертвецов мне важнее, чем чувства живых.

– Ты уверен? – спросила я.

– Все будет в порядке.

– Думал о ней?

– У меня не было свободного времени, но я скучаю по ней. Понимаешь, тепло другого тела ночью… – Он умолк.

– Не очень-то тактично, учитывая, что мы живем в одной палатке. – Я попыталась выжать из него улыбку.

– Я бы предпочел того, кого не тошнит каждое утро. Я слишком придирчив?

Я поцеловала его в щеку.

– Не подпускай никого к пещере. – Мне не хотелось, чтобы вокруг шлялись другие охотники за сокровищами.

– Если кто-нибудь подойдет, оскалю зубы и зарычу.

Я обняла его.

– Спасибо.

– Все у тебя будет отлично. – Он обнял меня в ответ и изобразил молитвенный взгляд в небеса. – Пожалуйста, боже, пусть у Роуз все получится, чтобы у меня появилась отдельная палатка.

Мой самолет вылетел из Авиньона рано утром. В аэропорту я купила тест на беременность. Поход к врачу подождет. Когда самолет взлетел, я закрылась в крошечном туалете, вскрыла пакет и помочилась на войлочный наконечник палочки, которая странным образом походила на прозрачную маркерную ручку. Сев на унитаз, я закрыла глаза и медленно сосчитала до шестидесяти. Пар от синих химикатов в туалете поднимался вверх, двигатель самолета вибрировал, в соседнем туалете с шумом спустили воду, и я подумала, не смоет ли заодно и меня. Я так и представила, как меня затягивает в слив и выбрасывает в холодный воздух снаружи. Несколько мгновений я летала и парила над облаками где-то над стальными водами Атлантики… пока не упала.

Я досчитала до шестидесяти, и в животе у меня екнуло. Я открыла глаза и посмотрела. Посередине палочки для беременных было небольшое пластиковое окошко с двумя яркими розовыми полосками. Почему розовый? Самый покровительственный дамский цвет. А что означают две полоски? Я поискала в коробочке инструкцию, но оказалось, я ее выбросила. Глубоко вздохнув, я сунула руку в круглое отверстие мусорного ящика. К счастью, бумажка с инструкциями была на самом верху мусорной горы. Глянув на нее, я увидела: две полоски – положительный результат. На миг я призадумалась: положительный – в смысле беременна или не беременна?

Конечно, я и так уже все знала. Ученые работают по наитию чаще, чем в этом признаются, но только твердые доказательства превращают догадку в нечто конкретное. Именно тогда, как сказал бы Энди, дерьмо становится реальным. Мои руки начали дрожать, но я не могла позволить эмоциям одержать верх. Вряд ли ребенок собирается выскочить в любой момент. Вот свяжусь с Саймоном и тогда во всем разберусь. А сейчас нужно сосредоточиться на встрече. Заставив себя встать, я выбросила тест и поправила рубашку.

Выйдя из кабинки, подумала, не заказать ли порцию бренди, и сама же засмеялась. Теперь нужно искать другие способы поддерживать силу духа.

Перед посадкой я еще раз сходила в туалет, причесалась и накрасила губы. Вскоре, мило улыбаясь, я стояла на таможенном контроле, миновав багажную ленту. В одном вопросе я была непреклонна: никогда не возить с собой больше, чем я могу нести с собой. Меня ожидал водитель с моим именем на табличке. По дороге я переобулась в туфли на низком каблуке. И правильно сделала, поняла я, следуя за провожатым: каблуки так и цокали по полированному каменному полу музея. Он повернулся и провел меня в комнату, где я с удивлением обнаружила четырех человек, сидящих по одну сторону длинного стола, перед каждым – сверкающий стакан воды. Еще одно место напротив них предположительно предназначалось для меня; это выглядело так, как будто я оказалась перед линией огня. Они переговаривались между собой и встали, увидев меня. Единственным человеком, которого я узнала, был Тим Сполдинг, попечитель, с которым мы общались по телефону.

– Доктор Гейл, рад видеть вас снова. Спасибо, что пришли.

– Рада видеть вас, мистер Сполдинг, – сказала я.

– Просто Тим, пожалуйста.

Его ладонь была сухой, а пожатие крепким. Я отняла руку и украдкой взглянула на нее. Под ногтями еще была грязь. Я, конечно, оттирала ее, но не очень аккуратно. Все археологи этим страдают. Но здесь, под грандиозным арочным потолком конференц-зала музея, все наши раскопки по локоть в пыли и грязи казались такими далекими.

Тим, похоже, не обратил внимания на мои руки.

– Садитесь сюда, – он указал на стул по другую сторону длинного стола. Я положила на него сумку с ноутбуком. Я-то думала, мы просто будем сидеть в кабинете и разговаривать. В последний раз я была в таком устрашающем положении, когда защищала докторскую диссертацию. Теперь по коже поползли такие же мурашки, как тогда.

– Доктор Гейл, я позволил себе собрать комиссию. Нам всем пришлось изменить свой график. – Тим представил мне остальных. Среди них была палеоархеолог по имени Майя Патель, с которой пару лет назад я встречалась на конференции. Была и Кейтлин Альфонсо, о которой я слышала, но никогда не встречала, – довольно известный приматолог. Она выглядела под стать своей профессии – седоватые волосы собраны лентой в хвостик, как у Джейн Гудолл. Последний, еще не представленный мне человек стоял в стороне, пока выполнялись формальности. Он сделал твердый шаг вперед, когда Тим произнес:

– А это Гай Генри.

Мужчина протянул руку. Я пожала ее и почувствовала, как мозоль на моей руке коснулась его ладони. Я слегка отпрянула и посмотрела вниз. Его большой палец лежал на моем. Кожа розовая и свежая, ногтевая лунка отшлифована и безупречно наманикюрена.

Я уловила запах лимона с оттенком чего-то пряного – слишком вкусный для одеколона. Он также бросил взгляд на наши руки, по которым сразу же можно было определить, кто из нас чем занимается.

– Розамунд Гейл. – Я отняла ладонь.

– Ваша репутация идет впереди вас.

– Вы француз. – Я улыбнулась, сообразив, что Тим англизировал его имя так, будто оно принадлежало инструктору по фитнесу на неполной ставке, уверяющему, что его пивное брюхо – это мышца. Но это был Ги Анри, известный парижский куратор. Я никогда не обращала особого внимания на музейную политику, но о Ги слышала даже я. Он возвел пристройку к музею в Арле, стекляшку, приделанную к старому, мрачному бетонному зданию в модернистском стиле. Благодаря этому музей занесли на карту города, и это привлекло столько туристов, сколько Арль никогда не видел, хотя влетело в копеечку. С консервативным французским правительством, скупившимся на финансирование региональных программ по искусству, Ги заключил беспрецедентную договоренность, что спонсировать строительство будет нефтяная компания. В сообществе археологов поговаривали, что это была американская модель бизнеса, первый шаг к использованию государственного учреждения в целях личной выгоды. Мои французские друзья твердо придерживались мнения, что Ги – варвар, открывающий двери ногой.