Вито Леоне - Волчье лезвие

– Надеюсь, ни одна распутница не получила даже хвостика, пока ты добирался обратно, – ответила девица суровым голосом, но лицо осветила радостная улыбка. – Кувшин почти пуст, а я, боюсь, одна не выкачу бочонок.

– Я помогу, – оскалился Брюн.

– А я видел храбрецов, бежавших несмотря на обещанное золото, – поднял Людер чашу: – Давай за прелестниц! – проводил он взглядом шедшую между столами Фе́ли.

Вышитый шерстяной жакет обрамлял её стать до цветного пояса с кистями, из-под которого вниз сбегали волны многочисленных складок на длинной широкой светло-серой юбке.

– Иди. С ней будет слаще, чем облизывать пальцы, – ухмыльнулся он на то, как поспешно Брюн допил вино.

«Может, не в монетах всё дело? – пришла Людеру пьяная мысль, когда Брюн ушёл. – Но без сотни золотых не жениться на дочке барона… Так, кому ещё из девиц требуется помощь с бочкой?».

Ранним утром, когда солнце ещё только подмигивало с горных вершин на востоке, под гавканье Крувса, что поднимал птиц в прибрежных кустах, Людер отплыл с дощатого причала, у которого качалось с десяток лодок.

Уключины скрипели, берег уползал, прятался в рассветной дымке. Ему казалось, она сама, эта белёсая мгла, и леденит лицо, пальцы и шею. Как восемнадцать лет назад, когда вот так же они с отцом последний раз рыбачили вместе. Он прожил десять зим, пальцы мёрзли, руки и спина костенели, но грёб с одной мыслью: «Я крепкий, сильный, как ты, папа. Не то что малец Одо».

В тот день буки будто перестали быть такими высокими, озеро – широким, а горы – неприступными, ведь он сам наловил с десяток полосатых колючих окуней и даже зацепил острозубую щуку. С ней отец помог, приговаривая: «Терпи, терпи, тогда и улов всегда будет», и придерживал одной рукой лесу из конского волоса, в которую Людер вцепился, стиснув зубы, так она жгла ладони. К вечеру мать потушила рыбу в белом вине, и по сей день он не помнил, чтобы ел пошуз вкуснее.

…Когда на дне лодки забились два окуня и тройка линей, дымка рассеялась. Открылся берег, откуда, блестя лысиной на взошедшем солнце, махал и что-то кричал Брюн. Рядом крутился Крувс, а вот кряжистый человек, сидевший на прибрежных камнях, заставил Людера быстрыми рывками смотать уду и вставить вёсла в уключины. Уже сходя на берег, он распознал в нём – по широкому скуластому лицу – гепида, и только хотел спросить, где Бливел, как взгляд остановился на сине-фиолетовой руке. Она валялась в шаге от гостя, а с её локтя взирала голова вепря.

– Фроил, – начал Брюн, но умолк, когда Крувс, лизнув хозяина в курчавую чёрную бородку, получил взбучку.

– Сидеть! – рявкнул Людер на пса, который в ответ гавкнул, а его передние лапы оставили грудь хозяина и опустились на прибрежную траву. – Брюн, я, как и ты, всю ночь помогал с бочкой, – продолжил уже ровным голосом, изучая едва заметные порезы под глазом и на шее гепида, – а сегодня хотел пошуз с такими, знаешь, небольшими нежными кусочками рыбы в чесноке, луке и сале. И знаешь, чего хочу сейчас?

– Люд, может, хотя бы его расспросим? – сглотнул Брюн слюну и перекрестился.

– Нет, ты не понимаешь. Я хочу взять топор и порубить на пошуз дюжину длиннобородых, которые сначала лишили меня отца, а теперь как издёвку присылают вонючий кусок гепида. Чего это он лыбится, а, Брюн?

Фроил скалил кривые зубы. Взгляд его переходил с высокого черноволосого «рыбака» с холодными голубыми глазами и рунической вязью на шее на лысого жилистого бургунда и обратно. Меч, под который Фроил уже склонил голову около десяти дней назад, отсёк руку главаря по локоть, и лангобард взамен лёгкой смерти поручил доставить послание.

В поисках Людера он набрёл на вдову, что обменяла горячий пошуз на не менее горячие ночи с ним. И хотя она сожалела, что из-за боли он не может пустить в ход изрезанные мечом ладони, тем не менее радовалась ладной твёрдости самой важной для неё конечности. Теперь же от известного слова среди малознакомой речи под кожей у Фроила потёк приятный жар, отчего губы сами собой расползлись в улыбке.

– Чего скалишься? – бросил Брюн в лицо гепида.

– Пошуз очень вкусно, – ответил Фроил на вульгарной латыни. – Я могу наловить ещё, и тогда мы хорошо поедим.

– Если бы римляне не воевали со всеми подряд, то так бы и лыбились друг другу, – уяснил Людер, что Фроил не понимает франко-бургундскую языковую смесь, на которой они говорили прежде. – Забирай кусок своего главаря и проваливай, – рявкнул он уже на латыни, – иначе Крувс прибавит тебе ран.

Услышав своё имя, пёс гавкнул, вскочил с места и стал обнюхивать гепида. Фроил удивил. На его лице не дёрнулось ни жилки, он только шире расставил ноги, а взгляд был твёрд как сталь.

– Ночей десять назад я выбирал между двумя смертями, а потому предпочту получить золотых монет.

– Видел наглеца? – обратился Людер к Брюну.

– Не зная имени, не отомстишь, – сказал Фроил.

– Что ж, интересно, но стоит только чаши вина, – шагнул вперёд Людер и навис над Фроилом, – а вот если шайка головорезов снесёт башку тому, за чьё имя хочешь монет, то сговоримся.

– Что же, можно, но нужна добрая сталь и припасы.

После недолгой беседы, закопав обрубок руки, они наблюдали, как Фроил отгребал от причала.

– По милости небкс поем всё-таки пошуз, – гладил Людер пса, – а ты намилуйся с Фе́ли, завтра отправляемся в Аврелиан 6 6 Современный Орлеан , – и продолжил в ответ на недоумённый взгляд друга: – Потревожим дряхлого ворона.

***

Центральная Франкия

крепость Аврелиан

Спустя пятнадцать дней пути тёплое солнце нагревало головы Людера и Брюна среди городской суеты и гама, где множество людей разного вида и рода занятий поднимали пыль с мостовой.

– Всё-таки хорошо, что обернулись в правую веру, – сказал Брюн, когда они вышли на улицу, ведущую прямо к базилике, где король Гунтрамн был на вечерней литургии, – пьёшь вино из позолоченного потира как и знатные люди. Не то что у ариан: нам деревянные кубки, а знати – золото.

– Как вижу, тебе нравится быть католиком (ортодоксом), да, Брюн? – ответил Людер, моля Господа, чтобы король был в добром расположении духа и дал ему хорошее оружие, припасы и толику золота для наёмников.

– Ага… Как-то спокойнее, – перекрестился Брюн. – Тихо, тихо, милая, – похлопал по шее лошадь, взбрыкнувшую на злобный лай собачьей своры. – Пошли прочь! Крувса на вас нет, – поднял булыжник и метнул в их сторону. Сам же не унимался: – А вдруг арианские церковники лили знати вино слаще, чем нам?

– Уймись. Вино, не вино – король принял такую веру, и мы с ним, – потянул Людер под уздцы коня прочь от охапки сена, что упала с проезжавшей телеги, – пусть хоть вода, лишь бы башку за ересь не срубили.

На входе в базилику они преклонили правое колено, окунули пальцы в кропильницу и перекрестились. Людер стал высматривать пурпурную мантию короля среди людей, заполнявших скамейки в центральном нефе. Палочки ладана испускали благовонный дым, который белыми облачками поднимался под двускатную деревянную крышу, откуда оконные проёмы в каменных стенах дарили яркий свет всему четырехугольному помещению.