Агсин Атум - Дневник чудотворцев

– Фёдор Вильгельмович, обязательно пишите на мой адрес в Вятке! А сейчас отпустите моего студента, нам нужно ехать! Назар, – обратился он к почтальону, которому оставалось только дать команду лошадкам чтобы отправиться – Трогай!

Профессор же, как ни в чём не бывало, взялся за свои любимые записки и карандаш, не обращая никакого внимания на отряхивающегося помощника, который в этот момент едва успел запрыгнуть в кузовок, пробежав пару саженей следом за уезжающим дилижансом. Так путники, под громкое поэтическое «Прощайте, друзья!» старого Квага, покинули Осокино, проезжая мимо всё тех же покосившихся домиков и кривых мшистых заборов. В отдалении вновь показались ещё одни вытянутые по земле сарайчики с высокими трубами, кузницы и водяные мельницы завода на Омутной и нескончаемая вереница горняков-тружеников.

Путь вёл далее на восток. Экипаж двигался по всё менее проходимым трактам, которые вероятно посещали, как и прежний, крайне редко. Это было вполне объяснимо, ведь основная прямоезжая дорога из Вятки до Перми проходила гораздо южнее через городок Глазов, далее до Оханска, и там, через переправу, почти по прямой до самого Пермского городища. Но выбор Сапожковского пал именно на то направление, которым мирно путешественники и следовали, не натыкаясь на цепочку обозов и постоянное движение людей и лошадей. Добравшись до починка Голодаевского, экипаж повторил переезд через извилистую Вятку, теперь уже всего в нескольких верстах от её истоков. Пётр ещё раз вгляделся в её тёмные воды, пытаясь найти хоть какие-то секреты в чарующей глубине. Реки всегда обладали особенными свойствами отвечать на самые сокровенные вопросы, будоражащие пытливые умы, или помогать с душевными тревогами, которые могли бы возникать у молодого горячего сердца. Вспоминая себя, Пётр порой выходил на покатый бережок, настолько теряясь в грёзах, что забывал о текущем без ведома человека времени, и часами продолжал созерцать немыслимые красоты Вятской природы. Вода ласково хлестала белой пенкой края у самых ног, а ветер щекотал густую зелень, шурша созревшими листочками. Сейчас было полное безветрие, и погода совершенно способствовала путешествию. Солнечный диск, успевший подняться из-за горизонта, поигрывал тёплыми лучиками по лазурному небосводу, ведя за собой благодатное настроение. Пётр, после продолжительной поездки начинал ёрзать, пытаясь уловить как можно более удобное положение, но нагромождения поклажи совершенно не давали разгуляться, оставляя только некоторые узенькие проходы между ящиками и сумками. Всё это были в основном посылки, которые предстояло ещё развести в самые отдалённые уголки. Сколько же здесь писем и подарков, сколько судеб и живых строк, вдавленные где-то с особенным старанием, а где-то кое-как набросанные нелепыми царапинами, скорее всего, ответят только самые старательные почтальоны. Писать письма – это особенное удовольствие, когда нависнешь над маленьким обрывком бумаги, стараясь вобрать в него добрую долю того, что крутится в голове, но без всего лишнего, как можно кратко, совершая магический ритуал словообразования, чтобы потом на другом конце это сообщение получил адресат и с упоением его бы прочитал, вдыхая запахи зашарпанной бумаги, засохших чернил и, быть может, какой-то свойский человеческий аромат, вряд ли повторимый дважды. Под грудой всех этих ящиков томился и загадочный чемодан профессора, весьма весомый на вид, в котором тот вероятно хранил какие-нибудь свои приборы, а может быть и научные публикации. Пётра это дело мало интересовало. Сам же он взял с собой лишь небольшую суму с канцелярскимим принадлежностями и тёплую одежду на случай холодов с запасной обувью, которые хранились в заднем горбке.

Кучер всё ещё уверенно вёл тройку вперёд, не смотря на то, что дорога становилась хуже и хуже. Следующим пунктом остановки для разгрузки был посёлок Залазнинский, где черемесы встречали долгожданный экипаж с почтой, похоже, всем населением, проживающим в нём. Дети, женщины, старики повыскакивали на улицу с радостными криками, встречая редких гостей. Они не жили бедно, или как-то плохо. Они занимались каждый своим делом, помогая друг другу и помогая государственной промышленности своими бесценными кадрами, но удалённость основных почтовых трактов разделяла их от остального мира даже больше, чем несколькими верстами. Продолжая путь дальше, путешественники снова взяли курс на восток, огибая поселение Бельское, коих по всей стране можно было сосчитать немало. Дорога стала дикой, местами заросшей непроходимой порослью, отчего приходилось вести лошадей немного в сторону, дабы исключить столкновения с выступающими тут и там крепкими кореньями и трухлявыми пнями, порой тщательно замаскированными в них. Воздух переполнила неожиданная спёртость и духота, а на небе как по щелчку начали появляться кучные клубы сереньких облаков, которые постепенно по мере продвижение вглубь леса стали формировать между собой объёмистые дождевые тучи, обещающие очень скорую и кардинальную смену погоды. Вдобавок ещё и усилился ветер, который начал со скрипом тревожить вековечные сосны. Карета неожиданно остановилась, и так редко подававший свой голос почтальон обратился к Сапожковскому:

– Государь, дорога будет непростой, в сухую погоду мы бы проскочили эти пару вёрст, но если дождь зальёт колею, то лошади подзавязнут по самую грудь, а экипаж начнёт воротить из стороны в сторону, пока он не наткнётся на какую-нибудь яму, а там…

– Какие твои предложения? – преспокойно задал вопрос профессор, откладывая в сторону свои бумажные исследования.

– Лучше поехать в объезд, через Бельское и выйти на Глазов, а там по основному тракту мы преспокойно доберёмся до Перми, с заездом в Гординское, – интонация возничего была абсолютно идентична спокойствию Сапожковского, видимо, чтобы подобрать себе кучера, профессор устраивал ещё один свойственный его натуре конкурсный отбор.

«Как это в его духе…» – подумалось в этот момент Петру.

– Нет, – отвечал категорически профессор, мотая головой – Такой объезд нам совершенно не к месту. Мы потеряем уйму времени, – затем Сапожковский, несколько сменив тон, обратился к кучеру, как к своему другу, чем весьма поразила Петра, но не самого возницу – Дорогой, Назар Прокопьевич, я надеюсь на ваше мастерство! А погода нам ещё даёт отсрочку. Так что только вперёд!

На сказанное почтмейстер преспокойно и молча кивнул, принимая слова профессора, как нечто должное, будто не требующее никаких уточнений и возражений. Кнут змейкой колыхнул воздух над спинами лошадок, и тройка снова поволокла экипаж по ухабистому и рассыпчатому пути, пыхтя ноздрями как раскалённые печки. Пётр приготовился к худшему, крепко вцепившись в один из бортов, начиная внимательнее рассматривать состояние дороги, при этом, вовсе не пытаясь заниматься нравоучениями кучеру. Тот и так прекрасно знал, как ему следует вести коней, да и предъявление каких-либо претензий к его езде было бы совершенно не уместным – его концентрации мог бы позавидовать самый усидчивый канцелярист.