Рина Оре - Три цветка и две ели. Третий том

Утром семнадцатого дня Смирения, в Уцомосе, пересели на лошадей, Маргарита и Ангелика заняли конные носилки, третьей в домике нашла приют годовалая Нёяна. Иногда к Маргарите туда забиралась Енриити, и бывшие мачеха и падчерица, весело болтали обо всем на свете – чаще всего о детях и мужьях. Легкий нрав Енриити оказался очень даже кстати в утомительном путешествии. Девятнадцатого дня ей исполнилось пятнадцать – и свой день рождения Енриити Мавборог, баронесса Нолаонт, встретила в постоялом дворе у холмов графства Ормдц, чему не ничуть не расстроилась. Снег в тех краях уж почти сошел, природа возрождалась; Лорко где-то нашел первоцветы и подарил любимой супруге трогательный букетик (Рагнулечка, я тоже хочу цветы!).

Двадцать первого дня Смирения они были в королевстве Ладикэ. Там, в портовом городе Ракодая, сели на роскошную галеру, присланную королем Иваром, и через три дня оказались в столице оного королевства, в городе со сладким названием «Ммёд».

Одно из самых малых королевств Меридеи, Ладикэ, жило за счет торговли. Все его города и городки раскинулись по побережью, за ними уже начинались холмы, за холмами – Веммельские горы, самые высокие горы континента. Города менее всего напоминали нарядные городки Сиренгидии: грязные порты, за городскими стенами – поселения ремесленников, за следующими стенами – дворцы аристократов. Ммёд, столица, лежал в устье реки Иолаики, то есть фиалки. Сам город Маргарита посмотреть не успела – галера довезла их по этой реке-фиалке прямо к королевскому замку, раскинувшемуся за Ммёдом среди живописных рощ и лугов. Замок же был больше Лодольца и походил на городок для девяти тысяч обитателей.

Гостили они у короля Ивара всего два с половиной дня. Ивар Шепелявый выехал к ним навстречу, к пристани, – высочайшая честь, какой удостаивались только короли или прелаты. Властитель Ладикэ, высокий, напоминавший лицом старого бойцового пса, недавно отметил свой шестьдесят третий год – достиг второго возраста Приобщения, и от «возраста старости» его отделяло всего два года. Зато ныне он не коверкал слова! Рагнер чуть со сходней не упал, когда тот, раздвигая ртом седую бородку, нарочито широко улыбнулся: на месте выбитых зубов выросло с десяток новых – белых и крепких.

– Одна жалость – трапезничать с ними нельзя, – пожаловался он Рагнеру. – Приходится снимать… Но какая красота! Я даже посвататься надумал – к принцессе Ольге, – с удовольствием улыбался король, словно не мог насладиться улыбкой.

– И не мечтай! Ей шести еще нет! – ревниво ответил Рагнер.

– Шучу, не пыли! Внука моего, Ореба, сватать буду. Это уже не шутка!

Рагнер промолчал. Уже позднее, ближе к ночи, когда Маргарита его спросила, почему он недоволен столь почетным сватовством, он рассказал ей про проклятье королевского рода Люцглэш: при вторых родах их жены умирали в муках, принося мертвое в утробе дитя. Так умерли три супруги короля Ивара и две жены его первого сына, тоже Ивара. А Маргарита более всего удивилась тому, что, кажется, все властители Меридеи имели то или иное проклятие: проклятье Красного Короля у Кагрсторов, проклятье вторых рождений у Люцглэшов, да и у герцогов Лиисемских будто бы было проклятие смерти имени и рода, причем от отца Ивара Шепелявого к Альбальду Бесстрашному.

– Родился почти сразу же Альдриан, и в проклятье не поверили, – заканчивала она рассказ, – но более ни сынов, ни дочерей у герцога Альбальда не удалось. И первая супруга не подарила Альдриану детей, а вторая лишь одну дочку Юнону, причем первая их дочь умерла.

– Возможно, проклятье и впрямь есть… – вновь удивил Маргариту Рагнер.

– Ты же не веришь в проклятья?

– Не то что бы… Я не верю в проклятые ценности… но некоторые проклятия, вдруг… это правда? Магнус мне сказал, что вроде как демоны их исполняют, безмолвные, не как у одержимых. Мол, если проклятый тебя проклянет, то его демон с радостью исполнит задание через тот или иной срок. Вот только одно: давая проклятие, ты и себя одновременно точно так же проклинаешь – хуже можешь проклясть. Выходит, Ивар Лысый, отец моего братца Ивара, убил и свой род тоже…

– Рагнер! – испугалась тогда Маргарита. – Я тебя не узнаю. И эти разговоры… они страшные. Даже говорить не хочу более ни о каких проклятьях!

Он же улыбнулся, поцеловал ее и «уволок на ложе», исключительно ради того, чтобы не болтать о проклятиях!

________________

Двадцать пятый день Смирения стал днем отдыха от дороги. Днем король Ивар показывал гостям свою гордость – зверинец. Они гуляли по парку, в каком находились домики для животных, иногда загоны, иногда просторные клетки, иногда рвы. Маргарита не расставалась с дочкой – несла ее на руках и показывала Ангелике диковинных тварей: клыкастых вепрей, грозных медведей, волосатых зубров, величавых рысей, крикливых обезьян, роскошного леопарда, колючего дикобраза, стреляющего во врагов иглами! Но больше всего Маргариту поразил лев – он ничуть не походил на ту милую зверюшку, какую она видела в детстве на ярмарке в Бренноданне. Лев оказался таким огромным! Он съедал целую овцу за два дня, бил хвостом точно плетью и рычал так раскатисто, словно гремел гром. Его гривы, казалось, хватило бы на ковер, если не на два. А львица, напротив, не впечатляла – кошка себе и кошка, просто чересчур огромная кошка.

Рагнер и король Ивар шли немного поодаль ото всех и что-то обсуждали. Маргариту, Енриити и Лорко развлекали беседами два сына короля и его внук. Старший сын, кронпринц Ивар, являлся в свои без малого тридцать шесть лет дважды вдовцом, имел сына Ореба, а первый его сын, тоже Ивар, погиб менее года назад от потливого недуга – горячки-потницы, сжигающей заболевшего ей всего за сутки. Ореб тоже болел потницей, но, к счастью, лекари его выходили.

Кронпринц Ивар был высок, как его отец, да столь тучен, что напоминал гору – золотисто-парчовую гору, посыпанную цветными бриллиантами. Еще Маргарите запомнились его длинные, прекрасные, рыжевато-солнечные волосы. Кронпринц Ивар излучал жизнерадостность, оглушительно и заразительно смеялся, очаровывал галантностью и пленял сердца бесподобным голосом. Вчера вечером он взял арфу и исполнил для гостей несколько песен – Маргарита и Енриити заслушались, Рагнер и Лорко взревновали.

А десятилетний Ореб, сын кронпринца Ивара и внук короля Ивара, производил весьма неоднозначное впечатление – высокий для своего возраста, хилый и нескладный, не обладавший ни слухом, ни голосом, ни какими-то иными явными талантами, не умевший очаровывать, да будто бы и не желавший нравиться вовсе. Приятным или благородным его лик точно назвать было нельзя: крупный нос, впалые щеки, тяжелый подбородок, страдальческие, как у Огю Шотно, темные глаза и сальные темные волосы. Иногда, слушая рассказы старших, принц Ореб громко восклицал, повторяя на свой манер их слова – всегда одно и те же – «Убить! Да, убить!» или «Сжечь, да всех сжечь!». При всем при том, как его отец шепнул гостям, Ореб ненавидел охоту и не убил еще даже воробья – «куда там до перепелки!». И самое поразительное: малолетний принц подражал своему кумиру – Рагнеру Раннору – носил только черную одежду и звал себя Ладикэйским Дьяволом. Рагнер же от такого отражения в восторг не пришел, более того – о многом задумался.