Наталия Станкевич - Следы на пути твоем

– Его руку уже не спасти, отец, – тихо сказал он. – И я не знаю, смогу ли спасти его самого. Ты сам видишь: там слишком много гноя, у Ленарда уже который день жар, он почти без сил. Если отнять ему руку до локтя, возможно, при должном уходе, у него найдутся силы, чтобы восстановиться, но я не могу ничего обещать. Он может умереть в любой момент, будет чудом, если вообще переживет операцию.

Герик некоторое время сидел неподвижно, лишь по морщинистым щекам его сбежало несколько прозрачных слезинок. Затем старческая ладонь легко, с какой-то горькой нежностью, коснулась кисти лекаря.

– За что?… – прошептал он. – За какой грех, Виллем? За то, что доверился не тому?… Хотел сберечь несколько монет на хлеб?… За что?…

Его подбородок и губы задрожали, и Виллем почувствовал, как у него самого перехватывает горло.

– Я не знаю, за что, отец, – наконец ответил он. – Не мне о том судить. Я знаю лишь то, чему меня научили: дорого каждое мгновение. Я должен оперировать прямо сейчас.

Пальцы старика, все еще машинально поглаживающие его руку, вдруг сильно сжались.

– Ты сказал, он может умереть, пока ты…

– Да, может.

Виллему показалось, что он понял, что именно обеспокоило его собеседника, и он поспешил пояснить:

– Он не придет в себя для последней исповеди и Причастия, отец. Можно послать кого-то за отцом Ансельмом, но нам остается лишь надеяться, что душу Ленарда очистит Господь напрямую. Что Он услышит…

– За отцом Ансельмом я сам пойду, – голос сапожника стал вдруг решительным. – А ты вот что, сынок. Попытайся вылечить его раны.

– Вылечить?! Но…

– Ленард все равно может умереть, пока ты будешь резать. Так режь так, чтобы, если Господь смилостивится, и он выживет – он сохранил руку.

С подобным Виллему сталкиваться еще не приходилось. С такими ранами, как у Ленарда Герика, обычным вопросом было не «сохранять конечность или нет», а «где рубить». А тут…

Все это казалось чем-то нереальным: не то мистерией, не то дурным сном.

И все же он знал, что попытается.

– Мне понадобится много воды, отец, горячей и холодной, – заговорил лекарь. – Еще несоленый жир. И ветошь, вся что есть, и чем чище, тем лучше.

Старик, как мог быстро, пустился на поиски требуемого, а Виллем подвесил на крюк в очаге котелок с водой: раны нужно будет промывать, и промывать много. Травяного отвара должно хватить хотя бы на первый раз, потом можно будет сделать передышку и приготовить еще.

Благо, все нужные травы нашлись у него в сумке. Зверобой, очищающий раны от заразы, полетел в воду одним из первых: природа у него медленная, горячая, пока отдаст все соки, пройдет время. Зато и проникает глубоко, что целительно.

Когда вода достаточно нагрелась, лекарь добавил в котелок еще два ингредиента: золототысячник, необычайно полезный для скорейшего заживления, и траву губительную, которая, в противовес своему мрачному названию, прекрасно очищала раны от гнили. В последнюю очередь щедро сыпанул ромашку, снимающую воспаление. У нее-то природа холодная, быстрая: соки свои отдаст, будто вспыхнет, потому и томить-вываривать ее долго нет надобности.

Виллем отряхнул ладони, затем разворошил дрова в очаге кочергой, сбивая пламя: кипятить снадобье ни к чему, лишнее влажное тепло только убьет силу трав.

Взял со стола прихваченное из комнаты Ленарда чистое полотенце, выбрал среди убогой утвари мастера Герика жбан побольше, снял котелок с огня и осторожно процедил в него отвар: в раны должны попасть целительные соки, но никак не распаренное сено.

Принес жбан в комнату, поставил у кровати больного чуть сбоку: так, чтобы и дотянуться было легко, и под ногами не мешал.

Придвинул поближе сундук с плоской крышкой, расстелил на ней чистую льняную скатерку, которую всегда носил с собой, аккуратно разложил инструменты: ланцеты с разными по форме и длине лезвиями, крючки, чтобы развести на время операции края раны, лопаточки для нанесения мази…

Попутно прислушался к дыханию болящего: слабое. Живет, конечно, но еле-еле. Впрочем, и ему, Виллему, совсем немного подготовки осталось.

– Отец, жир принес?

– Бараний пойдет? – старик поставил перед лекарем небольшой горшочек.

– Пойдет, главное, чтоб без соли.

В несколько ложек жира были добавлены остатки губительной травы. Из смеси получилась мазь, превосходно очищающая раны от гнойной материи и всякой гнили. С ней, правда, следовало быть осторожным: передержишь – и жгучая трава начнет разъедать живые ткани…

Вот и готово.

Виллем поднялся и быстро обнажился по пояс: крови и грязи будет до небес, оперировать в одежде – все равно, что свинью в ней забивать, потом только на выброс. А вот фартук из тонкой кожи, закрывающий тело спереди почти до колен, очень пригодится.

Завязав на спине тонкие тесемки, лекарь быстро размашисто перекрестился, прошептал короткую молитву и взял ланцет с широким длинным лезвием.

– А теперь иди за священником, отец, – сказал он, обернувшись к застывшему на пороге Герику. – И молись. Очень крепко молись.

К тому времени, как мастер Герик и отец Ансельм добрались до мастерской, сгустились ранние зимние сумерки. Виллем успел разжечь в комнатушке больного свечи, однако даже их приятное желтоватое свечение не смягчало открывшейся им картины.

– Они ж вроде… Меньше были… – пролепетал Герик, дрожащей рукой указывая на раны внука. Отец Ансельм, священник и монах ордена августинцев, настоятель храма святого Квентина, главной святыни Хасселта, не отводивший взгляда от располосованной конечности, видимо, не нашел нужных слов, и потому промолчал, даже не поприветствовав лекаря.

– Ясное дело, что меньше, – Виллем аккуратно перекладывал немногие оставшиеся чистыми куски ткани, отбирая те, что побольше. – Пришлось их углубить и расширить, чтобы вымыть всю гнойную материю и наложить очищающую мазь. Потом мазь нужно было убирать и снова мыть… В конце я положил в раны ткань, вымоченную в растворе соли, так, чтобы разрезы раньше времени не закрылись и не так сильно гноились. Сейчас тканью сверху прикрою, чтобы зараза из воздуха в раны не проникала… – он наконец выбрал подходящую тряпочку, обильно смочил уксусом из бутыли, позаимствованной на кухне у Герика, и свободно постелил ее поверх раненой конечности. – Еще дал ему укрепляющую настойку и средство от лихорадки – но теперь она и сама должна пойти на спад: гной-то убрали.

– Так он… поправится? – неслышно пролепетал старый сапожник.

Виллем бросил на него быстрый взгляд и заговорил уже другим, более мягким и печальным тоном.

– Я не могу сказать этого, – ответил он. – Он не умер у меня под ножом, и это – уже само по себе чудо Господне. А дальше… В любом случае ему предстоит долгий путь, и опасность сейчас отнюдь не меньше, чем до операции. Пока я сделал все, что мог. Снадобья будут действовать до утра, да и мне нужно принести еще трав для отвара. Поэтому сейчас я иду домой, а вернусь завтра пораньше. Посмотрим, что и как будет.