Анатолий Рубцов - В поте лица своего. Цари

…Невиновность не ограждается даже в том самом месте, где ее полагается защищать. Взаимные раздоры разгораются до неистовства, нет мира и среди тог, и форум оглашается криками вражды…

…Кто же оградит от всего этого? Патрон? Но он вероломен, и обманщик. Судья? Но он торгует своими приговорами. Кто поставлен для пресечения преступлений, тот сам их допускает, и, чтобы погубить невинного обвиняемого, сам судья становится виновным.

Нет никакого страха перед законами, никакого уважения ни к следователю, ни к судье. Что продажно, то не внушает страха…»

Арей понимал, что его снова подводит «духовная составляющая». С немалой надеждой он следил за становлением нового учения, всячески помогая двенадцати посланцам [45] «Посланец» – по-гречески «апостол». вознести тяжкую ношу любви крутыми лестницами человеческого жилья и затем втиснуть ее в узкие двери многокомнатной обители, переполненной враждующими соседями. Все еще на что-то надеясь, он наблюдал, как в те же двери протиснулась церковь и попыталась по-своему навести порядок в разбухающем от ненависти доме. Он и тут предложил свою помощь, но наткнулся на злобно захлопнувшуюся дверь. Арей настаивал, чувствуя ответственность за происходящее, но из-за двери раздавалось лишь глухое: «Кто ты такой?» – а если он называл себя и пытался в доказательство продемонстрировать кое-какие свои способности, дверь со стуком распахивалась, его обвиняли в ереси, колдовстве и отправляли на дыбу или на костер, распинали, забивали камнями, сажали в каменный мешок или в деревянный поруб [46] Тюрьма у славян. в зависимости от вкуса разгневанных хозяев. Все это было достаточно опасно, по крайней мере, неприятно, и он оставил свои мазохистские попытки выяснять отношения с церковью, отдавая предпочтение путешествиям и знакомствам с обычными людьми.

А путешествовал Арей много – и вот почему. Во-первых, как уже говорилось, ему нравилась кочевая жизнь. Во-вторых, он оставался историком и не терял надежды, как и любой ученый, когда-нибудь «сесть» и написать свой главный труд, которым для него должна была стать полная история человеческой цивилизации, а по сути дела – отчет об эксперименте Элогима и о его, Арея, проекте в рамках этого эксперимента. Он понимал, что тяжесть данной задачи почти неподъемная, но, с другой стороны, надеялся одолеть ее, потому что, согласитесь, у него была объективная возможность изложить всю историю человечества от лица единственного ее свидетеля, и тут, отдадим ему должное, он был прав в своих упованиях. А пока он готовился: собирал материалы, предварительно анализировал их. Занимаясь этим, он предпочитал метод Геродота, предпринимавшего для исторических изысканий длительные путешествия, а не Тацита [47] Последний великий римский историк (около 55 – около 120 г.). , трудившегося на той же ниве, в основном в домашних условиях. В-третьих, он оставался торговцем хлебом и надеялся быть им и далее, так как понимал, что хлеб будет нужен людям всегда, а раз так, то и он, Арей, будет им нужен и, значит, у него будет возможность свободно общаться с любым человеком, к какому бы социальному кругу тот ни принадлежал. При этом, занимаясь торговлей, сам Арей приобрел необходимую свободу: например, никто не задавался вопросом, сколько ему лет (кого интересует возраст торговца хлебом?), откуда он появился (купец мог появиться из любой области ойкумены) или о происхождении некоторых его знаний, умений, привычек, тех или иных вещей (он всегда мог сослаться на то, что приобрел их в далекой Индии или в Китае, о которых у большинства людей были весьма туманные представления, или в еще более дальних, гипотетических, странах, о которых ни у кого никаких представлений не было, – поди-ка проверь, если не веришь). В-четвертых, он все еще пытался определить глубинные причины, приведшие к распаду Римской империи, и, следует сказать, кое-что в этом направлении ему удалось сделать, для чего, кстати, он и совершил свои самые дальние и длительные путешествия. И наконец, в-пятых: он не отказался от своего проекта, хотя и сильно изменил его методологию вследствие утери вычислителя. Без вычислителя крайне трудно было проводить векторный анализ кривой развития, а уж о корректировке результирующей нечего было и думать. Попробуй просчитай вручную простейшую корректировку элементарного события: для небольшого региона с учетом всего лишь десятка важнейших факторов на это уйдут сотни лет, а для всей Земли – тысячелетия! Понятно, что теряется даже теоретический смысл подобных вычислений, так как ожидаемое событие наступает раньше окончания расчетов. Вот отчего он решил прекратить дальнейшие попытки повлиять на кривую развития, не оставляя, впрочем, попыток проведения анализа тенденций в характерных точках. Он подумал, что любой человек своими действиями (или бездействием) оказывает какое-то влияние на происходящее, а стало быть, и он имеет право в меру своих сил действовать так, как о считает необходимым, – и это будет вполне по-человечески, решил он.

Путешествуя, Арей забрался далеко на восток. Шумер, куда он наезжал когда-то, тысячи лет назад по праздникам, чтобы «оторваться» и вкусить экзотики, теперь был частью Персидского царства. Здесь все оставалось по-прежнему, но чувствовалась подступающая исподволь старость: что-то сломалось, потрескалось, кое-где ощущался запашок нафталина, где-то появилась плесень, где-то шашель, где-то грибок, все запылилось как-то, поблекло… а ему хотелось найти Эдем, который, как он знал, должен был находиться здесь, в Междуречье, и он по квадратам исследовал весь регион, чуть ли не сквозь пальцы просеял его песок, опросил тысячи местных жителей, но ничего похожего на райский сад так и не нашел. В конце концов он понял, что подойти к Эдему земными путями невозможно. Об этом ему нужно было бы догадаться сразу: ведь если Эдем накрыт сверхмощным энергетическим полем, то ни увидеть его, ни пройти сквозь него нельзя. Пространственно-временной континуум, как и луч света, огибает не задевая его, так что зафиксировать область, накрытую таким полем, никакими физическими способами невозможно. Тут же, в Междуречье, он обнаружил, что местное население, несмотря на то, что эти места с тех пор как только ни назывались: Ур, Урук, Лагаш, Аккад, Ассирия, Вавилон, Месопотамия – а правили здесь сотни царей, начиная от Мебарагеси и кончая Александром Македонским, Митридатом и Арташиром, все же хранит память о бессмертных, некогда работавших в этом районе. Энлиль, Мардук, Таммуз, Митра, Исида, Иштар некогда были его коллегами, они были неплохие ребята, с некоторыми из них он дружил, с Иштар долгое время поддерживал близкие отношения, но здесь они почитались как боги, и это было для него неожиданно приятно. В Индии и Китае, как оказалось, чтились другие боги, неизвестные ему. Возможно, люди сами придумали их таинственные имена? С этим стоило разобраться, но потом, потом, после того, как он поймет, отчего распалась империя, сейчас это важнее, решил он…