Леонид Дроздов - Квантун

– Право, мне так неловко к вам обращаться… – замямлил статский советник.

– Полноте стесняться! Отбросьте ваши казенные ужимки! Мы же с вами, наконец, родственники! – наугад предположил влиятельный господин и не прогадал.

Воскресенский наиделикатнейшим образом кивнул. Удостоенный столь лестного сопоставления, засиял, точно медный самовар. Факт кровных уз всецело подтвердился.

– Как вам известно, – Кондратий Яковлевич заговорил уверенней, – служу я судебным следователем Бульварного участка весьма давно. Служу честно и самоотверженно, нисколько не жалея собственных сил на благо торжества закона. Преступников выявляю исправно, сомнительных подозреваемых под суд стараюсь не отправлять. Таков уж мой девиз: коли не уверен в виновности, не обвиняй.

– Хороший девиз, – одобрительно покачал головой влиятельный господин.

– Однако никто не застрахован от ошибок. Людям вообще свойственно ошибаться…

– Всё верно: не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.

– Только не подумайте, что я каким-то образом пытаюсь оправдать себя, подстелить солому. Я, право же, нисколько не имею на то намерений.

– Милейший Кондратий Яковлевич! У меня решительно нет никаких поводов усомниться в вашей искренности.

Кондратию Яковлевичу на миг показалось, что собеседник над ним издевается. Слишком уж кисельным тоном принялся изъясняться великосветский покровитель.

– Буду с вами предельно честен, – сказал вдруг Воскресенский сурово. Ему порядком надоели все эти учтивости. – Моя карьера в большой опасности.

– Вот как? – влиятельный господин вскинул брови. Между тем лицо его выражало явственную индифферентность. Дескать, не вы, сударь, первый. Впрочем, за рамки приличий он не выходил. – В чём же собственно дело?

– Смею вас поправить: не в чём, а в ком… – осторожно уточнил судебный следователь.

– Гм. Вас кто-то шантажирует? – буднично осведомился хозяин большого дома.

– Нет-нет, увольте, меня никто не шантажирует. При моем положении и моей честности это было бы невозможно.

– Так уж и невозможно?

– Простите?..

– Продолжайте.

Кондратию Яковлевичу вновь показалось, что покровитель над ним потешается. Будто клоун на манеже цирка перед сотнями зрителей – так он себя тогда чувствовал. Впрочем, статский советник сам в том виноват, учитывая как долго и витиевато складывался его рассказ.

Собравшись с мыслями, Воскресенский выдал наконец то, что̀ следовало сказать много раньше и сразу:

– Есть человек, который имеет все шансы занять мое место. А затем, быть может, и место следователя по важнейшим делам.

– Позвольте узнать, кто этот кандидат?

– Стыдно сказать… это мой письмоводитель.

– Вы шутите? – влиятельный господин немало удивился, сдвинул брови к переносице. – Кто же произведет письмоводителя в следователи? Без юридического образования?

– Видите ли… он как раз имеет таковое.

– И при этом он письмоводитель?

– Именно так.

– А состоит ли он в штате при Окружном суде?

– Состоит.

– У него, стало быть, имеется классный чин.

– Имеется, – кивнул Кондратий Яковлевич, а потом тихо и крайне смущенно прибавил: – Он коллежский секретарь…

– Чудно̀-с! – прыснул влиятельный господин. – Скажите на милость, как вам удалось ангажировать на должность писаря чиновника X класса?

– Тут дело вот в чем. Мой письмоводитель человек чрезвычайно способный и падкий до всякого рода следственных дознаний. У нас часто говорят, что истинным следователем надобно родиться. Так вот это как раз тот случай. Он пошел ко мне в камеру письмоводителем, чтобы быть ближе к любимому делу, чтобы погрузиться в него с головою и получить хорошую практику.

– Сколько ему лет?

– Двадцать семь.

– Нет, ваше высокородие, вы явно сошли с ума! – констатировал хозяин дома. – В вашем ведомстве чиновники годами ждут производств, а тут извольте: еще и тридцати нет, а уже в городские следователи! Где это видано? Неужели вы думали, что я поверю в этакую чушь?

– Но это правда!.. И если позволите, то я вам сейчас всё разъясню.

– Воля ваша. Уж коли пришли, выкладывайте, – влиятельный господин раскинулся в кресле, точно собирался слушать сказку.

Пренебрежение Воскресенский стерпел и принялся вещать:

– Я познакомился с этим весьма незаурядным юношей в 99-ом. Он проходил свидетелем по делу о дуэли между отставным офицером и титулованным дворянином, звучной фамилии которого называть не хотелось бы. Тогда я сразу обратил внимание на умного и интеллигентного студента Киевского Императорского университета, зарекомендовавшего себя с наилучшей стороны. Признаться, тогда он мне очень понравился, несмотря на то, что с несгибаемой силой отстаивал одного из дуэлянтов. Доблестный юноша призывал меня оставить поединщиков в покое, на что я пойти, разумеется, не мог. Итогом всего явилась трагическая развязка, о которой и вспоминать не хочется…

В глазах покровителя зажглась искорка. Что-то из сказанного судебным следователем его, безусловно, заинтриговало.

Отпив воды, Воскресенский продолжил:

– Я чувствовал себя виноватым… Страшно мучился. Де-факто открытое мною дознание по вышеупомянутой дуэли побудило одного из стрелявшихся к самоубийству, – произнеся последнее слово, статский советник тяжело выдохнул и зажмурился. Видно было, с какой болью в сердце вспоминал он то происшествие. Наконец он открыл глаза и заговорил тихо-тихо: – Бесчисленное множество раз молился я на вечернях и всенощных, три раза исповедовался в разных церквах. И каждый раз я задавал священнику один и тот же вопрос: «Может ли служебный долг быть оправданием для смерти?». И каждый из священников спокойно отвечал мне: «На всё воля Божья».

– На всё воля Божья, Кондратий Яковлевич, – медленно повторил влиятельный господин, точно пораженный открывшейся истине.

– Именно так, – согласился Воскресенский. – И знаете, к чему я пришел? А пришел я к тому, что, по-видимому, сам Бог послал мне этого юношу, чтобы он всегда направлял меня в правильную сторону. Был моей, так сказать, путеводной звездой в бескрайнем море уголовных дел.

– Не молодцеват ли для праведника? – сыронизировал хозяин большого дома.

– Отнюдь нет.

– Я что-то никак не сосчитаю. Поправьте меня, дорогой Кондратий Яковлевич, если я ошибусь. Три года тому юноша ваш был еще студентом, тогда как нынче ему двадцать семь?

– Всё верно.

– Когда же он кончил университет?

– В прошлом 1901 году.

– Вот как?.. Вы не находите тут некое расхождение в летах?

– Нахожу. И вызвано оно тем, что юноша этот по окончании гимназии три года служил в полиции.

– Да-а?.. И кем же? Письмоводителем?

– Сперва оным, а затем и помощником участкового пристава.