Святослав Воеводин - Ошибка Вещего Олега

Увидев непрошеных гостей, девка не сделала попытки бежать. Стоя на том месте, где застало ее появление мужчин, она смотрела на них, свободно опустив руки вдоль откинутого назад туловища.

– Нам бы водицы испить, красавица, – ласково и даже заискивающе пояснил Микула, когда их разделяло не более двадцати шагов. – Заплутали мы. Второй день по лесу кружим.

– Врешь, – сказала она, глядя на него немигающими глазами. – Вы недавно здесь.

– Пусть недавно, – согласился Микула, медленной поступью продвигаясь вперед. – Но пить охота. Есть дома вода?

– В доме покойница, – сказала девка. – Уходите. Не мешайте.

– Попьем – и сразу уйдем, – пообещал Микула.

Расстояние между ними сократилось вдвое. Товарищи тоже не отставали, постепенно расходясь в стороны на тот случай, если доведется начать облаву. У Неждана дрожали и слабли коленки. Путята шумно дышал носом.

– Угорел кто? – заботливо поинтересовался Микула. – Чада вона сколько! Весь лес задымила.

– Духов отгоняла. Разве не видите, сколько их здесь?

Девка повела по сторонам глазами. Кроме нее, никто ничего не заметил. Зато вблизи стали отчетливо видны синие рисунки и письмена на ее плечах, животе и ляжках. Волосы на голове девки были скреплены чем-то очень похожим на ребро небольшого зверька.

«Или дитяти», – подумал Неждан. Ноги его уже не просто слабли, а отказывались идти. Путята тоже мялся, не решаясь продвигаться вперед. Один только Микула не робел и находился уже в пяти шагах от жертвы.

– Стой! – сказала она.

– А то что будет? – ухмыльнулся он, не считая нужным прикидываться дальше.

– Заколдую, – предупредила девка.

– Ври больше! – Засмеявшись, Микула быстро приблизился, схватил ее за руку чуть выше локтя и притянул к себе. – Ох и горяча! Погреешь меня?

– А ты точно хочешь?

Неждан вздрогнул от неожиданного порыва ветра, который промчался по верхушкам деревьев. Небо над ними было не синим, а свинцовым. Земля, листва, мох – все вдруг потемнело. Но ни грома, ни молний не было, и дождь тоже не шел.

– Хочу, – сказал Микула и потянулся ртом к ее шее.

Она отклонилась, и под ухом ее сверкнула большая золотая серьга в виде остроугольной звезды, заключенной в круг.

– Ого! – обрадовался Микула. – Другую покажи.

Уставившись на него черными глазами, девка позволила ему порыться в своей гриве.

– Чур, вторая моя! – быстро произнес Путята.

– Второй нет, – огорчил его Микула. – А эту я возьму… Уй!

Выругавшись, он отдернул руку.

– Что, не нравится? – насмешливо спросила девка. – Ты же замерз вроде? Так грейся, грейся!

Вскрикнув, Микула отпустил ее и, точно обжегшись, стал дуть на свои пальцы. Воспользовавшись моментом, Путята занял его место, но тотчас же отступил, шипя от боли.

– Жжется, зараза! – пожаловался он.

Неждан понял, что больше не хочет оставаться тут. Дым из избы больше не валил, но сизый туман по-прежнему плавал над землею, низко подрезая стволы деревьев. Бревенчатый сруб колодца зарос зеленью. На нем сидела и таращилась громадная жаба, которой там, кажется, прежде не было.

– Мы уходим, – сказал Неждан, зацепился пяткой и сел на мшистую кочку.

– Сперва погрею вас, – пообещала девка.

Микула закричал и быстро завертелся вокруг себя, хлопая ладонями по тлеющей одежде. Путята занялся тем же, только он не кружился, а приплясывал на месте. Неждан опустил глаза и увидел язычки пламени на груди. Рукав тоже взялся огнем. Но хуже всего было, когда загорелось в промежности и на голове.

Поскуливая, Неждан подобрался на ноги и запрыгал по лесу как заяц, безуспешно стараясь стряхнуть пламя. Путята обогнал его, дергая через голову рубаху, которая почему-то не снималась, как и портки Микулы, скачущего то на одной ноге, то на другой.

Провожаемые издевательским хохотом ведьмы, все трое, не останавливаясь, пересекли гиблую падь с буреломами, вломились в ельник и устремились дальше, торопясь достичь реки, чтобы не обратиться в пепел. Над ними, то отставая, то обгоняя, летела большая черная ворона. Время от времени она разражалась насмешливым карканьем, и бегущим мерещилось, будто это ведьма гонится за ними, подстегивая их своим голосом. Подгонять их было совсем не обязательно. Несчастные, они и так бы не остановились ни за какие коврижки. Боль подстегивала их, придавая всей троице резвости. Одежка и сапоги полыхали на них, раздуваемые встречным ветром, однако избавиться от них было невозможно.

Сообразив, что он вот-вот сгорит заживо, Неждан завопил от ужаса. Орали также его дружки, потому что терпеть жжение горящих волос и тряпок было невыносимо. Так, не переставая кричать и даже рыдать, все трое натолкнулись на дозорный отряд, скрытно пробиравшийся через редколесье. Ворона, победоносно каркнув, уселась на сук, посверкивая глазками.

– Вы чего блажите? – спросил десятник. – На медведя нарвались, что ли?

– Какой медведь, дядя!? – вызверился на него Микула. – Тушите нас попонами! Горим, не видишь?

– Горение ваше мне известно, – многозначительно произнес десятник.

– Так вроде не несет от них брагой, – определил один из дозорных, принюхавшись.

– Значит, белены объелись, либо мухоморов. А ну, забирай их, ребята. Они из Свистуновой сотни, я их помню. Давайте, погорельцы, шевелите ногами.

Вместо того чтобы подчиниться, Микула стал драть на себе одежду и разбрасывать клочья вокруг, стеная и сыпля бранью. Видя, что все трое невменяемы, дружинники несильно отдубасили их, связали и повели на арканах. Неждан на ходу всхлипывал и показывал дозорным волдыри. Они лишь пересмеивались и качали головами.

– Эх, не поздоровится вам сейчас, братцы, – предупредил десятник, выезжая на опушку. – Сам князь лагерь объезжает. Вон он, на белом коне. Сюда смотрит. Лица, правда, не видать, но, кажись, сильно разгневан князь.

В то утро настроение Олега было хуже некуда. То ли не с той ноги встал, то ли спал плохо, то ли недуг какой донимал. Пошушукавшись, слуги решили, что князь без женской ласки мается. Прежний хозяин всегда возил за собой возок молодаек, дабы было с кем потешиться в долгих походах. Олег ехал один, и это сказывалось на его самочувствии и настроении.

Сам он так не считал. Скажи ему кто, что все дело в застоявшейся дурной крови, он бы такому знатоку мог и в зубы заехать. Олег полагал, что способен контролировать себя, справляясь со всеми своими желаниями и удерживая их в железном кóне [1] Кон – начало, предел, межа ( древнерусск .). ( Здесь и далее прим. ред .) . Человеческие чувства и устремления представлялись ему в виде большой упряжки. Дай лошадям волю – и пойдут вразнос. Будут тянуть то в одну сторону, то в другую, не подчиняясь воле хозяина. Далеко ли так уедешь?