Сергей Мильшин - Ворота Сурожского моря

– А дальше привезли нас в Трапезунд, – второй близнец – Борзята – передал бурдюк в протянутые руки. – Выставили на торги, как рухлядь [38] Вещь. какую-нибудь. Вот этот Кудей и купил. Перевез в Османию. Рядом с Царьградом жили, в шалашах камышовых. Охраняли стражники и иной раз янычары. Эти звери, хоть и нашего вроде роду, славянского, совсем замороченные. Чуть что не по-ихнему – сразу в зубы. Дров не давали, рогожу дырявую кинут укрыться, да и ладно с нас. А кормили – скиба лепешки да кружка воды на день. Если бы не местные одноверцы, что иной раз подкармливали, совсем худо стало бы. Только если на галере выходили, тогда целую лепешку давали – совсем без сил много веслами не намашешься. Понимали. А как покажется им, мол, слабо налегаешь, так шелепугой [39] Кнут. по спине. Уже всю зиму мы на его галере, словно собаки цепные.

– Эх, миленькие, – подал голос до этого тихо улыбающийся Путило. – Как же хорошо, что вы нас ослободили. Дома родные, поди, поминальную отпели.

– Да ну, кто же живого человека отпевать будет, – Муратко покосился на изуродованную спину казака.

– Так они, поди, думают, я мертв.

Косой возмутился с носа струга:

– Ты же знаешь наш обычай – пока не похоронили, никто тебя в мертвецы не запишет.

Путило обернулся:

– Да? А ведь верно, я и забыл…

Он замолчал. Притихли казаки, задумавшись. Поскрипывали весла в уключинах. Разбежавшийся струг подпрыгивал и качался на волнующихся сурожских волнах. Послеобеденное солнце пробилось, наконец, сквозь толщу разбежавшихся облаков, и сразу нагрелись взопревшие спины. Казаки зажмурились от удовольствия. Атаман облегчено перекрестился: «Слава Богу, не заштормило, услышал Господи наши молитвы».

– Слышь, други, – он повернулся к сидевшим в середине судна невольникам. – А еще кто тут есть, из каких краев?

Борзята склонил голову, разглядывая товарищей по полону:

– А кого только нет. Собры есть, хрваты, валахи – трое, – бывшие гребцы по очереди склоняли грязные чубы. – Татарчонок один даже затесался, – из середины вскинулась смуглая рука. – Ну, и наши мужики – из Белой Вежи, Хотмыжа, Белгорода, Валуек. И мы – казаки донские… Домой едем!

– Да, домой, миленькие, домой! – выдохнул Путило с таким облегчением, что казаки заулыбались.

После обеда ветер сменил направление и потянул точно к берегу, будто помогая казакам, выполнившим богоугодное дело. Три струга, выстроившиеся рядком, быстро приближались к устью Дона. Даже капризная волна перестала захлестывать в нагруженные суденышки. Можно было бы сушить весла, но атаман молчал.

Незадолго до появления на горизонте полоски суши казаки, ожидающе поглядывая на Ивана, поменялись на уключинах. Ждали, атаман даст слабину, позволит сбавить ход. Умаялись же. Но Косой словно не видел и не понимал их взглядов. Прикидывал оказаться на земле с первыми сумерками, а значит, нужно торопиться.

Посовещавшись с есаулом и старшиной, решили, что обратно, дабы не рисковать невольниками, богатой добычей да большей частью рыскарей, пойдут пешим ходом в обход крепости вместе с пленниками. С собой договорились захватить хабара [40] Пожива, добыча. , сколько могут унести, главное – золото, позвякивающее в крепком, увесистом мешке. Освобожденные гребцы помогут унести товар. На стругах оставят по четыре человека, им прорываться к Черкасску другим ериком, не так давно прорытом казаками для выхода в море, по темноте. Без отвлекающих бревен пробраться в тай старым путем обратно почти невозможно. В той протоке, хоть и нет цепей, но узкое русло охраняет постоянный гарнизон. Проскочить мимо него ничем не проще, чем мимо башен. Надеялись, как обычно, на неожиданность и на невнимательность под утро охранников-янычар. Да на казачьего Спаса. Пока Божья сила благоволила рыскарям. Вон, даже погода утихомирилась, как по заказу.

Вскоре в легкой темноте, сгущающейся у берега, появились первые заросли чекана. Иван направил свой струг в самые густые плавни. На остальных лодках, сообразив, что задумал атаман, тоже повернули рули.

Выгружались уже в полной темноте. Одним из первых на берег донской протоки выскочил Путало Малков. Вытирая ладонью еле зы, доковылял до речной воды. Не обращая внимания на суетящихся вокруг казаков, опустился на колени. От реки донеслось: «Миленький ты мой…» Немного в стороне к воде спустились братья-близнецы и еще несколько пленников-донцов. Вразнобой, не глядя друг на друга, присели у воды. Семка кинул мешок с чем-то тяжелым на освобожденный от камыша пятачок, до ушей долетел нечаянный обрывок фразы Путилы: «…думал, уж никогда тебя не увижу больше, Дон Иванович. Счастье-то како…» Засмущавшись, словно подслушал что-то тайное, интимное, Загоруй поспешил к стругу за следующим мешком.

Разгрузившись, освобожденные невольники, вздрагивая и поеживаясь, дружно вошли в холодные воды Дона. Скидывая грязную одежду, приседали и фыркали, как молодые жеребцы. Близнецы ладонями поднимали со дна ил, натирая себя докрасна. Космята, как погрузился по ноздри, так и плавал, словно индийский зверь бегемот. Путила сел на мелкое и, очутившись по пояс в воде, шаркал по коже рук размоченным камышом. Татарчонок, наклоняясь, прятал лицо в реке, а выныривая, как коренной житель степного Крыма, не умеющий плавать, пошатываясь, вытирал глаза кулаками. При этом чуть повизгивал от удовольствия. Атаман остановился у воды:

– Вы там того, хлопцы, потише. Вечер, воздух гулкий.

Устыдившись, бывшие гребцы вняли предупреждению. Чуть погодя, начали выбираться на берег. Иван Косой, разглядев, что почти все выходят из воды в чем мать родила, ухватил мешок с одеждой побитых турок. Задрав выше головы, вытряхнул содержимое на траву.

– Налетай, народ. Голяком долго не протянете. Зябко ишшо.

Гребцы без возражений разобрали одежду.

– Ничего, что в дырках, да рудой [41] Кровью. политая, – за всех высказался Путало. – Зато не замерзнем теперича.

Дароня Врун остановил руку Космяты, пытавшего отодрать коросту с лица:

– Заразу занесешь, потерпи.

Тот вяло отмахнулся, но отдирать перестал.

– Сил нет, чешется.

– Чешется, значит, заживает. Давай пошепчу, быстрей пройдет.

Космята обреченно вздохнул:

– Добро, шепчи уж.

Парни привыкли к волхованию Дарони еще по плену. Врун знал массу заговоров, и, что удивительно, они помогали.

Охотников рискнуть пробраться мимо турок на стругах оказалось больше, чем требовалось, и атаману пришлось выбирать самому из числа добровольцев. В струг перетащили и раненого Замятно Романова – он тихо постанывал, не приходя в сознание. Отправиться дальше водой выпало и Муратке. Без лишних слов – не первый раз по острию сабли проходить – простились с товарищами. В густой темноте недалеко до полночи два отряда разошлись.