Альберт Сенин - Миссия из прошлого

После этих тёплых слов старого жреца, у Магона Зена как-то разом отпали все сомнения, колебания насчёт этого странного, прямо-таки неестественного для него выбора, и какая-то волна облегчения прошла по его возбужденному телу, и уже совершенно успокоенный он последовал за старым жрецом на нос корабля. Там, наедине, твёрдо глядя в глаза своему собеседнику, старик тихо продолжил:

– В глубокой тайне храни свиток сей! О нём никто не должен знать! Ты можешь рассказать всё только своему наследнику – ибо своего смертного часа не ведает никто и знание о свитке не должно умереть раньше времени. Но помни – свиток нельзя разворачивать, иначе он потеряет свою силу! Я написал его на твоём родном языке. Смысл написанного ты не поймёшь. Это старый, мёртвый язык, и едва ли во всём мире найдётся с десяток человек, знающих его. В свитке – прямая просьба к древнему божеству продлить жизнь, дабы успеть довершить дело, которое мучает тебя и не даёт спокойно умереть! – Заметив радостный блеск в глазах Магона, старик медленно покачал головой. – Нет! Просить можно только один раз, и только в том случае, о котором я тебе только что поведал! Если же ты просто попросишь продлить себе жизнь, то в лучшем случае ничего не произойдёт, а в худшем – просителя ждёт медленная, мучительная смерть… И ещё! Не продавай свиток!

Египетский жрец отвернулся от Магона, посмотрел на ласковое лазурное море и, глубоко вздохнув, устало добавил:

– Наш храм сотни, ты слышишь, Магон, многие сотни лет хранил подлинник этой молитвы! И только два раза Верховные жрецы, не выдержав искушений, продавали копии правителям… Правителям свитки не помогли, а вот конец тех Верховных жрецов был ужасен… Знай же: Верховный жрец всегда даёт копию молитвы сам, по знаку свыше, только одному, одному конкретному человеку. И даже передаривать сей свиток нельзя! Иначе он потеряет свою силу. Этот свиток – только для твоего далёкого потомка! Только для него одного! Оставь ему шанс на спасение… Помни о том, что я поведал тебе, Магон! Помни и передай потомкам своим!

Последние фразы жрец считай прокричал, до предела повысив свой голос. Затем он отвернулся от Магона и вновь устремил свой взор к спокойному морю. Жрец молчал. Молчал и Магон Зен, он стоял неподвижно, боясь проронить хоть слово. Он терпеливо ждал, что старый жрец скажет ещё. Громко прокричала пролетевшая над кораблём чайка. Жрец, погружённый в свои мысли, вдруг вздрогнул и, обращаясь неизвестно к кому, со скорбью и горечью заговорил:

– Моего храма больше нет, и некому его восстановить. Он прослужил моему великому народу три тысячи лет. Вдумайся в эту цифру, чужеземец! Три тысячи лет!!! Но храм разрушен, его нет, как и нет моего великого народа. Мы прошли свой путь, мы слишком стары, наша молодость давно прошла, угасли силы… Благословенный Нил, как и прежде, сотни и тысячи лет назад, несёт свой плодородный ил на наши поля, но изменились мы, и скоро от нашего былого величия, от Великого Египта останемся лишь мы – жалкая кучка жрецов, неграмотные крестьяне, да могилы наших предков. Да, люди остались – они чинят плотины, чистят каналы, сажают хлеб, возводят дома… Они по прежнему искусны в ремёслах, но не более того… Нет в них жизни, нет жажды свершений. Пойми, чужеземец, это просто кучка людей, а не народ. И эти люди скоро забудут свою историю, забудут веру предков и своё былое величие, и останется одна лишь территория, носящая название Египет, кусок земли, переходящий из рук в руки, словно продажная женщина, у жадных, чуждых нам народов. Народы рождаются, взрослеют, стареют и умирают, совсем как люди. Быть может и боги рождаются вместе с ними, достигают могущества и славы, а затем, так же, теряя силы, медленно угасают, уходят в небытиё, бессильные помочь народам своим?..

Вопрос сей повис в воздухе, ответа на столь кощунственный вопрос Магон не знал.

Внезапно верховный жрец словно проснулся, очнулся от сна, его потухшие глаза заблестели, сгорбленные плечи расправились, и дряхлая старческая фигура приобрела гордый, величественный вид.

– Нет! – выкрикнул он оробевшему Магону, устремив на него яростный взгляд своих ясных, по детскому чистых, чёрных глаз. – Нет! Боги не умирают! Это святотатство! Боги лишь меняют свои имена! Они вечны! Они не теряют могущества своего! Я верю в это! Верь и ты, Магон! Верь, и боги в трудный час помогут роду твоему!

И долго ещё Магон Зен стоял и смотрел в след этому величественному, но дряхлому, уже стоящему пред вратами вечности, старику, олицетворявшему собой знания и мудрость умиравшего народа.

Дочитав, старый Ганнон решительно отложил папирус с преданием и, не колеблясь более, вынул из тайника старый глиняный кувшин. Кувшин, высотой около тридцати сантиметров, имел форму греческой амфоры, но без ручек. Горлышко было заткнуто тряпкой и обильно залито воском, предохраняющим содержимое от сырости. Прижав драгоценную ношу к груди, Ганнон быстро вернулся к сыну.

Гамилькар – слава всем Богам! – был ещё жив. Но старик видел, что только верность долгу и воля сына удерживали сейчас жизнь в этом окровавленном, измученном теле – он решительно отказывался умирать, не сдержав своей клятвы.

Медлить больше нельзя! Ганнон, встав на колени, одним ударом разбил кувшин об пол и, дрожащей рукой, достал из кучи глиняных осколков свиток папируса. Как ни странно, но свиток, пролежавший в сосуде сотни лет, выглядел абсолютно новым и свежим, словно его положили туда только вчера. Ганнону, однако, было не до таких подробностей. Быстро развернув свиток, он начал громко читать, тщательно выговаривая каждое слово незнакомого ему языка, интуитивно чувствуя, что ошибаться тут было нельзя.

Пришедший в сознание Гамилькар, сразу узнал разбитый кувшин и понял, что отец, в отчаянной попытке спасти его, решил воспользоваться тайным свитком – ещё одной реликвией их древнего рода. Правда сам он не очень-то верил в силу этого старого свитка, считая всё это лишь красивой легендой. Однако свиток дарил хоть какую-то надежду, и Гамилькар, подавив в себе малейшие сомнения, принялся внимательно слушать отца, старательно повторяя про себя все те незнакомые слова, что тот вещал.

Внезапно послышался топот множества ног, и вскоре в освещённый факелами круг, тяжко лязгая железным облачением, молча вступили шесть человек с обнажёнными мечами. Вошедшие устремили свои взоры прямо на лежащего на полу Гамилькара. Не нужно было даже гадать – враги это или друзья. Вид их свирепых, мрачных лиц говорил сам за себя. Исходящая от них аура ненависти незримым холодом дохнула в лицо Гамилькару. Нашли-таки, подонки… Кроме Автарита, он узнал в вошедших ещё двоих – их он сам недавно выгнал из дворцовой стражи за пьянство, грабежи и насилие. «Впрочем, каков сам Малх, таких и помощников он себе набрал», – с презрением подумал Гамилькар и внутренне усмехнулся.