Линар Ильясов - Тихое озеро, волшебная птица…

Агидель же бросилась бежать назад, на север, в сторону родного дома. Но быстр был в беге Ашак, и скоро схватил её своими сильными руками. Вновь воззвала Агидель к своему отцу: «Как же крепко он держит меня! Не вырваться мне из этой хватки!»

И второй раз взмахнул Урал бичом своим волшебным, и, раскрутив его над головой, щелкнул так, что воздух вокруг задрожал и зазвенел, оглушая пронзительным стоном.

И растворилась Агидель в этом дрожащем звоне. Обратилась водою текучей и легко выскользнула из объятий Ашака. Став рекой сверкающей, понеслась стремительно прочь от юноши, неподвластная более его жадным рукам.

Тут же беркут Ашака, видя, что добыча ускользнула из рук хозяина, бросился с неба вниз, чтобы преградить путь Агидели, не дать ей утечь далеко. А Ашак озлобленный, не способный удержать реку в руках, всё хватал и хватал воду. Но лишь разбрызгивал её высоко над своей головой.

И из брызг тех возникла радуга, раскинув дугу волшебную над Агиделью. Но не радостным сиянием озаряла она всё вокруг, а светилась тревожной печалью. Ведь путь Агидели был перекрыт орлом, что крепко вцепился когтями в землю и широко раскинул свои могучие крылья. Не прорваться светлой Агидели через такую преграду – слаба она против великой птицы.

Лишённая теперь голоса, сиянием радуги обратилась Агидель за помощью к Уралу отцу.

И уже в третий раз взмахнул он бичом своим, и яростно щёлкнул в сторону недругов Агидели, чтобы навсегда уже остановить их. Гром от бича устремился в сторону Ашака и его беркута, сотрясая всё грохочущим гневом.

Но не поразил он полностью Ашака. Конь его упорно выбирался из-под земли, и голова его показалась уже над поверхностью. И поразил гром Урала голову коня, за которой спрятался Ашак, и устремился дальше к беркуту, коснувшись самого̀ Ашака лишь чуть.

И от грома того обратился конь в камень, а следом за ним и беркут стал камнем, раскинувшимся на пути Агидели. И хоть юноша мог ещё двигаться, но чувствовал уже, как каменеет тело, и замедляются его движения. Но зато Агидель была остановлена, как думал он в последнем своём торжестве.

А радуга Агидели, сверкая в небесах, привлекла другие реки этого края. И устремились на помощь сестре своей новой Ашкадарья и Стерля. С их помощью легко уже Агидель обогнула крылья каменной птицы и обрела, наконец, свободу желанную.

Ашак, почти лишённый уже подвижности, увидев свободу Агидели, задрожал в охватившей его отчаянной страсти к потерянной девушке. То последняя искра его жизни сумела зажечь в каменном сердце любовь, которую не знал до этого юноша, сын великого правителя.

В последнем отчаянном усилии вырвал Ашак из своей груди сердце, и бросил вслед Агидели. «Возьми, прекрасная Агидель, моё сердце! Больше оно не принадлежит мне!»

Но не приняла красавица последнего дара юноши. И он, чтобы уже не стеснять свободы Агидели, отошёл от её течения в сторону. Со стороны ещё долго любовался Ашак плавными изгибами и сверкающей свежестью Агидели. И вот так, любуясь чудесной красотой, обратился в недвижный камень, как и его сердце, ставшее большим лишь в последний миг жизни.

А Агидель, кроме Ашкадрьи и Стерли, обретшая ещё много других сестёр и братьев, стала признаваема ими как старшая сестра, ведь она была дочерью старого Урала. И не пожелала уже вернуться домой в прежнем своём облике. Стала она сверкающим украшением прекрасного края, привлекающим благоволение небес на эту землю.

И верным стражем Агидели стал тот самый каменный беркут, величаво раскинувший крылья свои над ней и её страной. И люди зовут его Кош-тау (гора птица), зная без тени сомнения, что он, как и сама Агидель, неиссякаемый источник духа всей этой страны.

Каменная голова коня Ашака и его каменное сердце так же стоят, к югу и к северу от Кош-тау, на пути Агидели. И дополняют, гордым величием своим, бесконечную красоту этой страны…»

Закончив рассказ, женщина долго вглядывалась в лицо Алтузака. Затем продолжила:

– Слушай меня дальше, хан башняков. Мой имя для людей – Басаат и я – дочь Агидели. Моё место не здесь – оно внизу, у реки. Но некоторые события привели меня – так же, как и мой зов тебя – на эту вершину. Хранитель горы сейчас где-то на восточном склоне, – он предоставил это место в наше с тобой распоряжение, и у нас есть время, чтобы ты выслушал меня. Так слушай же:

– Началось всё два года назад в заоблачной, высшей сфере круговорота вечности. Хумай, дочь Солнца и небесного царя Самрау, упросила того отпустить её на землю. Её отец, Самрау, любит своих дочерей, и он отдал Хумай на двенадцать лет долину Агидели со всеми её притоками. И она спустилась на эту землю, и её волшебный свет пронизал эту страну, и для реки это – высшее благодеяние. Два года уже здесь всё расцветает красотой и благодатью и ты, хан, конечно же, заметил это.

– Да. И я видел её во сне, золотую птицу.

– Это один из её обликов. Но, если бы ты увидел её в облике прекрасной девушки, то это было бы настоящей, сказочной удачей для тебя и ты, хан, до конца своих дней был бы одарён способностью видеть перед собой путь счастья. Но образ птицы и её пение – это тоже очень хороший знак, не каждому доступный.

– Разве не ты, Мать Басаат, явила мне тот сон?

– Нет, конечно. Я лишь привела тебя сюда, на вершину Кунгак-тау. Слушай дальше, хан:

– Хумай – существо мира, добра и счастья. Она не может быть там, где идёт война и льётся кровь. На юге, в Большой Степи, уже много лет полыхает война, и она вот-вот может хлынуть сюда, и тогда Хумай навсегда оставит эту землю. И вся краса, расцветшая её сиянием, будет уничтожена и выжжена войной. Тэнгри, наделяющий жизнью, слышит песнь дочери Солнца и Самрау, небесного владыки и, чтобы Хумай могла остаться здесь, даёт нам возможность уберечь эту страну от войны, являя знаки.

– Нам грозит война, Мать Басаат?

– Да. Разве этим летом ты не видел по ночам особенно много зарниц на юге? И ни разу тучам не удалось скрыть нас от кровавого сияния Аташ-Бахрама, звезды бога войны. В день солнцестояния стая журавлей пролетела с юга на север, крича пронзительно, словно они спасались от гибели. А полная луна в ту ночь была красной, как свежая кровь. Было ещё много знаков – это сам Тэнгри разговаривает с нами, мы лишь должны видеть всё. И это он, когда я стояла в потоке своей реки, сказал мне, что я должна подняться сюда, на эту вершину, и привести тебя. Здесь он скажет нам. А теперь, башняк, мы будем сидеть с тобой и ждать. И не говори ни слова – всё, слова больше не нужны…

Белес, привязав лошадей к деревьям, остался возле них и теперь сидел на траве, разглядывая всё вокруг. Он ни слова не слышал из разговора хана и той женщины, но знал, что всё это очень важно. Похоже, что они долго пробудут здесь.