Михаил Кубеев - Сбежавший из вермахта

– Идиот казарменный! Чертов провинциал!

– Что вы сказали? – из туалета, застегивая на ходу ширинку, вышел унтер-офицер. Он внимательно посмотрел на обомлевшего Эриха. – Это вы мне? Вы чем-то недовольны?

– Яволь! – выкрикнул Эрих первое армейское слово, которое пришло ему в голову. – Яволь, я сказал, и больше ничего, – ответил он.

Унтер-офицер склонил голову набок, изучал его и некоторое время не произносил ни слова. Потом скривил презрительную мину и медленно произнес:

– А что значит ваше «яволь»? Объясните!

Эрих хотел послать его подальше, но вспомнил, что он не в театре и ничего не ответил.

– Вы меня, кажется, не расслышали, – звучал вкрадчивый голос. Эрих уловил в нем коварные нотки, которые не предвещали ничего хорошего. – Я просил объяснить ваше «яволь»!

Эрих вспомнил, как гаркнул на него старший фельдфебель, и решил повторить сценический прием. Набрал побольше воздуха в легкие, задержал, а потом…

– Яволь!!! – выпалил он во всю силу своих легких.

Эхо прокатилось по этажам. Унтер-офицер от неожиданности дернулся назад, его словно чем-то оглушили, руки опустил по швам. Потом приблизился, вытаращил глаза.

– Это что за крики! Вы что с ума сошли?

– Яволь! – уже тише повторил Эрих.

Глаза у унтер-офицера стали совсем круглыми. Несколько мгновений он оторопело изучал лицо Эриха. Очевидно, размышлял над тем, кто перед ним – сумасшедший или симулянт? Как бы наказать этого странного парня.

– Вы в самом деле больной или притворяетесь?

– Яволь! – как заведенный ошалело выкрикивал Эрих. На него нашло. Из памяти выскочили все армейские слова, которые он когда-то учил.

Унтер-офицер не знал, что делать. Он сложил руки на груди.

– Вы вообще понимаете, где находитесь? Вы что не видите, что перед вами старший по званию, что надо стоять по стойке смирно и не кричать на меня. Вам приказали бородку сбрить?

– Яволь, герр… – Эрих откашлялся.

– Вы что не разбираетесь в званиях? – удивлению унтер-офицера не было предела.

– Яволь, герр унтер-офицер! – нашелся наконец Эрих. – Я первый день сегодня.

Унтер-офицер слегка улыбнулся. Понял, что этот новобранец в незнакомой обстановке совершенно потерял дар речи. Он пальцем ткнул на пришитый к кителю свой знак отличия.

– Эта нашивка означает, что я штабс-фельдфебель, имею право носить портупею, а вот эта нашивка означает, что я служу в вермахте свыше шести лет!

– Яволь, герр штабс-фельдфебель! – облегченно произнес Эрих и тоже чуть улыбнулся.

– Еще что скажите?

– Я допустил ошибку, – нашелся наконец Эрих.

– Не забывайте добавлять, виноват, герр штабс-фельдфебель. Новобранец, какой же ты бестолковый! – покачал он головой, размышляя, что делать с этим парнем дальше. – А теперь…

В этот момент на плацу зазвучал резкий сигнальный свисток, обозначавший полный сбор.

– Ну что вы стоите? Сигнал слышали? Убирайтесь с глаз моих! Сбривайте свою бороду! И марш на плац!

Эрих, изрядно вспотев от напряжения, вытянулся в струнку. Что за комедия, эти армейские обращения? Он дернулся вперед, чтобы убежать, но его остановил зычный голос унтер-фицера:

– Почему вы не спросили у меня разрешения, новобранец? Уже забыли! Ну-ка, повторим все с начала.

Эрих решил не усугублять ситуацию, снова вытянулся в струну, поднял гордо голову и спросил:

– Герр штабс-фельдфебель, разрешите мне отправиться в туалет выполнять приказ старшего фельдфебеля?

– Вот теперь все правильно, рекрут. Отправляйтесь в туалет. Не застряньте там. Помните, что ваше место в строю. Торопитесь, иначе старший фельдфебель прикажет выщипать вашу бороденку, ха-ха-ха! – И он, довольный своей шуткой и тем, что сумел унизить бестолкового новобранца, двинулся по коридору.

Человек ко всему привыкает. Солдатская жизнь только подтвердила это правило. Эрих с трудом, но освоился в новой обстановке, вынужденно стал участником сумасшедшего армейского распорядка: ранний подъем, зарядка на свежем воздухе, коллективный завтрак за длинным столом. Потом на учебные занятия, изучение материальной части. Его раздражала бесцельная шагистика по плацу, все эти повороты, доклады старшим. А ночные тревоги? После звенящего сигнала – «Аларм!!!» – казарма превращалась в гудящий котел. Все бегали, суетились, каждый забирал свой карабин, каски, ящики с патронами, разные подсумки, потом все выбегали на плац и строились. А там проверяющие с секундомерами. Среди них объект насмешек – «инвалид», лейтенант, постоянный дежурный при штабе учебного полка. На вид ему было лет сорок. Среднего роста, с печальным взглядом карих глаз, он слегка прихрамывал. Солдаты между собой со смехом говорили, что ему мешает осколок снаряда, который застрял в его заднице. Старший фельдфебель, который терпеть не мог таких отсиживающихся в цивильной теплоте интеллигентов, был уверен, что лейтенант просто перетрудился, когда он служил в Париже. Женщины довели его до инвалидности. И теперь он не способен ни к воинской службе, ни к семейной жизни. Дегенерат. Старший фельдфебель не жалел циничных слов, чтобы посильнее унизить этого лейтенанта. За что он его так ненавидел?

Раз в неделю под грохот барабана и флейты проводилась парадная шагистика на плацу. Фельдфебель требовал начинать песню. Раз в неделю марш-бросок на пять километров с полной выкладкой: с шинелью, с ранцем, с телефонной катушкой за плечами, с карабином наперевес. Эрих не считал себя слабым парнем, но уставал до изнеможения. Возвращался в казарму, готов был упасть на койку, но следом начинались всякие проверки имущества, разбор выполнения заданий. Некогда было дух перевести. Казарменный распорядок не менялся. Каждый день задания увеличивались, увеличивалась и нагрузка: подъем по команде, пробежка на три километра, завтрак, выстрелы в тренировочном тире, рытье траншей и окопов, метание гранат, ползание под колючей проволокой, маршировка по плацу, снова выстрелы по мишеням, чистка оружия, изучение материальной части – телефонных аппаратов, коммутатора, вечером документальные фильмы о победном продвижении на Восток…

Каждый день становился похож на другой. Никакой разницы. Но так было даже лучше. Не оставалось времени, чтобы вспомнить свой дом. Хотя он и находился в тридцати минутах хода. На выходные лучшим давали увольнительные. Эрих был среди них, ему очень хотелось навестить родителей. Мать и отец его ждали, готовились. Это были прекрасные домашние вечера. Отец садился к роялю, мать несла из кухни приготовленный пирог с начинкой из паштета с луком. Специально для него она готовила зельц, отец откупоривал бутылки пива с любимым Эрихом сортом «Франкфуртское особое». Они не хотели его отпускать. Но вечером, засветло ему надо было вернуться на ужин в казарму… Если к армейскому распорядку можно было приспособиться, то привыкнуть к подаваемому на завтрак жидкому кофе, к прозрачному слабожирному маслу, к вечерним анекдотам, которыми перед сном местные комики смешили камрадов, извините, нет.