Геннадий Андреев - Белый Бурхан

Он и сам не знал еще, как поступит с Анчи, пренебрегшим его наставлениями, что граничило с нарушением приказа. Пастухом был Анчи, им и остался: воинов не учит, а пасет, откармливая у чужих котлов! Вряд ли это могло ойти парням на пользу — обленились и отупели, загороженные чужой спиной от всех забот, бед и невзгод… Все хорошо в меру! Людей легко распустить, а собрать их в кулак, выжав лишний жир и пот, трудно — и время для этого нужно, и силы…

Да и хватит Техтиеку Козуйта с его щенками! Повторись такая история с прииском у кезеров Анчи — сама собой полезет голова Техтиека в петлю! Ведь если его сейчас схватят, то уже не стальные браслеты наденут на ноги и руки, а пеньковую веревку на шею… За ним столько числится даже по полицейским бумагам, что и суда не будет, а только приказ генерал-губернатора о казни преступника, не требующий высочайшего утверждения!

Начался пологий спуск в долину. Где-то там, в середине ее, на берегу небольшого озерка с ручьем, полном рыбы, стоял аил Анчи. Место хозяин выбрал удачное: со всех сторон горы, а он — между ними, как в пригоршне. Хоть на брюхе ползи, а незаметно не подберешься… Но то, что хорошо для самого Анчи, то было плохо сейчас для Техтиека и его людей.

При свете луны вся поляна казалась перламутровой и безлюдной, лишними и ненужными были на ней черный треугольник аила и трепещущая малиновая искорка костра возле него.

Техтиек подозвал одного из парней:

— Проверь, Борлай!

Парень осторожно сдвинул коня, и тот, неслышно перебирая по земле копытами, не пошел рысью, а поплыл лодкой по перламутру поляны, все более и более уменьшаясь, но не теряясь в лунном полумраке.

Когда Техтиека ловили всерьез, а это время от времени случалось, то сеть раскидывали гуще, чем обычно, в такой и маленькая рыбка была добычей. Но маленькую рыбку — парня Козуйта — они уже поймали, и она могла разжечь их аппетит!

Не доезжая до аила, Борлай развернул коня и скоро был возле Техтиека.

— Ну?

— Никого нет. Сестра Анчи у огня одна сидит.

— Поехали!

Много видел перевалов Яшканчи, но через такой высокий и красивый кочевал впервые… Когда-то, очень давно, Яшканчи был в этих местах, но шел снизу, а не сверху, как сейчас. И все-таки узнавал: хребет Ламах, по другую сторону от него — гряда Ян-Озека. Там тоже, кажется, есть перевал, через который тогда отец уводил отару…

Долина Теренг лежит как бы в котле. Она усыпана могильниками, осыпями и сбросами камней, изрисована проплешинами солончаков и большими кусками зеленого ковра травы… Две-три отары во всей долине потерялись, как горсть ячменя, брошенная на прибрежный песок… Нет Оинчы не обманул его!

С уступа на уступ спускал вниз свой небольшой караван Яшканчи. Каждый уступ — каменное плато, на котором можно разбить не только аил, но и оборудовать жертвенник для коня, чтобы задобрить Эрлика. С этих уступов летели вниз ручьи, разбиваясь на мелкие брызги, и потому казалось, что в долине всегда идет дождь при ярком солнце… Хорошее место!

Повеселели овцы, предчувствуя сытую и вольготную жизнь на новом яйлю; принюхивались к запахам быки и коровы, широко раздувая мокрые ноздри; присматривались и стригли ушами кони. Повеселел даже Кайонок, хотя и оказался этот последний кочюш необычно тяжелым. Пожалуй, если все сложится благополучно в новой долине, то можно и перезимовать…

Спустившись с последнего уступа вниз, Яшканчи откочевал на два ружейных выстрела от перевала и остановился неподалеку от дикого нагромождения камней, между которыми бился, клокотал, исходя пеной и брызгами, чистый прозрачный ручей, в нем купалось солнце, поднимая над камнями цветистую радугу.

— Хорошее место, Адымаш? — спросил он у жены.

— Не верю я в хорошие места больше, — вздохнула та. — За лето третий раз с тобой кочуем, а где на зимовку станем — и сами не знаем еще…

Яшканчи был согласен с женой, но решать ему, а не ей!

— Здесь и станем. Чего еще искать?

Яшканчи закреплял последнюю решетку, когда из-за поворота тропы, ведущей в глубь долины, показался верховой в голубой монгольской куртке, казахском малахае с тремя отворотами и тупоносых тувинских сапогах. Поздоровавшись кивком головы, верховой остановился, спешился, подошел к новоселу с протянутыми руками и пожеланиями счастья на новом месте. Потом назвал свое имя:

— Чегат. Из рода майманов.

— Мы — родственники!

Яшканчи крепко стиснул широкую огрубевшую от мозолей и грязи сначала одну, а потом и другую руку соседа, заглянул в глаза:

— В Кырлыке живешь?

— Жил в Онгудае. Второй год здесь живу, в Терен-Кообы.

— Как трава?

Чегат развел руками широко, как и улыбнулся:

— Дождь есть — трава есть, дождя нет — выгорает.

— Как везде, — нахмурился Яшканчи. — Вечнозеленых яйлю нигде нет. Разве что там, на небе!

— Там тоже нет! — рассмеялся Чегат. — Вечнозеленых пастбищ нигде нет, ты прав… А по небу только овцы Ульгеня ходят — тучи.

Вдвоем с Чегатом они быстро закрыли юрту, расставили утварь по своим местам, набили трубки, задымили. Дело пастушье — трудное, и два пастуха всегда найдут о чем поговорить, подумать и посоветоваться. Особенно, если и аилы их рядом, и по одним травам стада ходят, и одни беды идут по пятам…

Трудным лето оказалось и для Чегата: половину молодняка потерял, мать-старуху отправил на вечный отдых, последние деньги спустил на поминки. Два года пытается поправить дела, и два года ничего не получается. Может, к этой осени как-то сведет концы с концами?

Поздно ушел первый гость, от всех угощений отказавшись и слушая только новости. Хозяин проводил его до границ пастбища, на обратном пути осмотрел его, траву пощупал, остался доволен. Если зимой в долине не будет глубокого снега, можно до кандычного месяца [142]пасти скот, не запасаясь травой впрок, как это делают теперь не только русские, но и некоторые алтайцы. Не понимал их Яшканчи! Живая трава — жир, молоко, мясо, живые, вкусные, а что может дать мертвая трава? Только скот уберечь от голода?

Вернулся к очагу довольным:

— Много травы, жена. Густая! Жить можно… Медленно и лениво полз вверх дым, закручиваясь у выхода в белую спираль, в которой весело плясали звезды. Примета снова была доброй, только перестал Яшканчи верить в приметы! Вот траву видел сам, щупал ее, на вкус пробовал — знает, а дым и звезды сказка! Если верить ей, то звезды — это богатыри, откочевавшие на небо и подающие оттуда свои советы тем богатырям, что спят на земле, превратившись в горы. И этот их разговор может подслушать человек и повернуть себе на пользу… Одна беда — язык их неслышим, и не всякий смертный его поймет, если даже и услышит! Хитрая сказка.