Геннадий Андреев - Белый Бурхан

Ыныбас осторожно высвободился из ее объятий и повернулся к Техтиеку, сказал смущенно:

— Это и есть Чейне, которая нужна бурханам. Тот кивнул и, спешившись, сам подвел коня к аилу, но привязывать его не стал, давая понять хозяйке, что гостить он здесь не собирается и со всеми сборами придется поторопиться.

— Собери самые необходимые вещи в арчмак, [138]— сказал Ыныбас озабоченно, — мы должны уехать до рассвета.

— Ты не хочешь поговорить с моим отцом? — удивилась Чейне и сделала шаг назад.

— Мне не о чем говорить с твоим отцом!

— Как? Разве ты не берешь меня в жены?

— Когда я буду брать тебя замуж, я буду говорить с твоим мужем! Собирайся, меня ждут люди.

Неожиданно Чейне заупрямилась:

— Муж меня вернул моему отцу, и я теперь живу в его аиле!

К ним подошел Техтиек, кашлянул в кулак:

— Вот что, ярлыкчи. Уговаривать эту козу тебе придется долго, а мы не можем ждать. Возьми Идам, а мы едем к Анчи! Когда вернемся, вы оба должны быть готовы в дорогу! С ней или без нее — все равно… Ты меня понял? Красивую молодую женщину, нужную бурханам, мы найдем в любом аиле… — Он вложил в ладонь Ыныбаса колючий брусок и сел в седло. — Помни: с ней или без нее!

— Куда же вы, гости? — всполошилась Чейне. — У нас с отцом есть арака и мясо!

— В другой раз! — буркнул Техтиек и взмахнул плетью.

Ыныбас влепил Чейне пощечину и взял повод:

— С тобой не в куклы играют! Чейне упала лицом в ладони:

— Прости меня, я совсем потеряла голову от счастья…

— Я подожду, когда ты ее найдешь! — зло бросил Ыныбас.

Он не терпел упрямства и капризов. Особенно — женских. Уступи Чейне сейчас — завтра она заставит его сесть в седло ынырчак! [139]

— Догони их! Верни!

— Я ухожу с ними.

Ыныбас занес уже ногу в стремя, когда Чейне подскочила к нему, повисла, из ее глаз полились слезы. Еще мгновение — и она завоет в голос. Ыныбас резко повернулся, схватил ее за узкие плечи, сильно встряхнул.

— Мне не нужна похотливая и глупая жена! Иди к отцу, и пусть он ищет тебе такого мужа, который нужен одной тебе!

— Ты мне нужен! Ты!

Услышав крики и разговоры, из аила, не выдержав, вышел Кедуб. Вынул трубку изо рта, кашлянул:

— К нам гости, Чейне? Почему ты не ведешь их к очагу? Ыныбасу ничего не оставалось, как бросить повод Чейне и пойти на голос старика.

— Здравствуй, Кедуб. Это я, Ыныбас.

— Здравствуй, — насмешливо отозвался тот. — Разве столько шуму наделали только вы двое? А мне показалось, что к нам приехало много горластых гостей!

— Они только проводили меня до твоего аила, Кедуб.

— Тогда входи.

В аиле стало наряднее — появились новые ковры, блестела лунными шарами на спинке высокая железная кровать, попыхивали бронзовыми и серебряными заклепками сундуки, составленные горкой, венчал которую пузатый медный самовар. Старик выжидательно взглянул на гостя: что скажет этот орус? Не хуже, чем в русской избе, теперь у них с Чейне в аиле! Но, видимо, особой гордостью старика Кедуба было зеркало, подвешенное над кроватью, в которое он поминутно смотрелся, чмокая губами от восторга.

Ыныбас сел выше огня, взял протянутую ему пиалу с чегенем, выжидающе поглядывая на вход. Когда же его откроет рука Чейне, чтобы он смог посмотреть в ее глупое и заплаканное лицо при свете хорошего огня в очаге?

— Какие новости в горах? — спросил Кедуб, явно огорченный, что гость не вскинул восхищенно при виде его богатств руки и не покачал изумленно головой.

— Много новостей! Хан Ойрот вернулся, сейчас народ собирает под свою руку. Белый Бурхан несет людям слово правды и меч возмездия его врагам…

Кедуб охнул, едва не выронив трубку:

— Зачем пугаешь старика? Зачем так зло говоришь?

— Боишься, что хан Ойрот спросит с тебя за измену горам?

— Я не ты! Я не изменял своим горам, не обрезал свою косичку!

Ыныбас сдержанно рассмеялся:

— Ты считаешь, что, сохранив косичку на затылке, ты остался верным и преданным сыном Алтая? Почему тогда дочь продал за деньги старику?

Кедуб смутился, забегал глазами, не зная, чем и как возразить гостю. В эту трудную для старика минуту вошла Чейне, смущенно улыбаясь и виновато поглядывая на Ыныбаса. Она была в новом сиреневом чегедеке, перехваченном гарусным поясом, в пушистой беличьей шапочке с шелковой кисточкой, в ладных китайских сапожках, расшитых бисером.

Судя по новому убранству аила и по роскошному наряду Чейне, добрая половина золотых и серебряных монет, оставленных жене Оинчы, мигом перекочевала в карманы чуйцев! Кедуб ездил за покупками, сама Чейне?.. Теперь понятно, почему это она почувствовала вдруг какую-то ценность и значимость собственной персоны! Богатство дает людям чувство самоутверждения, оно же рождает гордыню… Она уже имела все, о чем только может мечтать молодая женщина, теперь захотела получить готовеньким любящего и любимого мужчину!

— Завтра Чейне уедет со мной, Кедуб.

— Оинчы разрешил тебе забрать ее у меня?

— Мне не нужно его согласие. Твоего, Кедуб, тоже.

— Но Оинчы — ее муж!

В голосе старика чувствовался страх. Ведь по закону гор и людей, живущих в этих горах, жена, переходящая от старшего брата к младшему, переходит вместе со всем его имуществом и детьми! Детей у Чейне нет, но у нее есть имущество и деньги, к которым старик уже привык и в глубине души считал своими…

Вместо ответа Кедубу Ыныбас взял Чейне за косы и, посадив рядом, грозно свел брови:

— Корми, жена! Я не чегенем сюда наливаться приехал!

И снова Кедуб едва не выронил трубку изо рта:

— Э-э, парень… Или Оинчы уже умер?

— Ты много говоришь лишнего, Кедуб! Почему бы тебе и не дать мне свою трубку покурить? Кедуб развел руки:

— Ты не гость, а родственник… Кури свою трубку! [140]Чейне рассмеялась и сдернула крышку с котла, выбирая для Ыныбаса самый крупный и жирный кусок баранины, обходя очередностью отца. Кедуб цепко загреб большую желтую шубу и направился к выходу из аила:

— Душно стало спать у очага… Грудь болит.

Ыныбас скупо улыбнулся и подмигнул Чейне.

Техтиек вел своих людей по Журавлиной дороге, [141]которая к утру должна остановить их у стойбища Анчи. Серебряная пыль неба, щедро рассыпанная над их головами уходящим летом, и на четвертую ночь пути не стала скупее. Сотрет ее только осень, что уже дышала с ледяных вершин недалекой отсюда Черги. Такой же вот серебристой пылью рассыпалась и душа Техтиека, когда он увидел смущение всегда серьезного Ыныбаса и искренность женщины, встретившей своего любимого, пахнула неожиданным жаром в его остывшее сердце. И эта минутная слабость сурового и не знающего жалости человека подарила им несколько дней и ночей счастья… Да и какой убыток от этого, нельзя же все время держать себя и других в кулаке!