Михаил Попов - Барбаросса

– Клянусь всем святым, это какая-то мистика.

Монах кисло улыбнулся:

– Часто свое бессилие мы готовы объяснить скорее происками темных сил, чем собственной нерадивостью.

Сеньор Тобарес возмущенно покраснел, но покорно промолчал. Он уже начал понимать, что спасение из плена еще не конец его неприятностям.

Генерал оказался прав. Из угрюмой кельи въедливого монаха он отправился не в собственный дом на улице Бернанос, а в не менее угрюмую камеру в подвале дома отца Хавьера. Он не мог знать, что его соседом является бывший римский кардинал Антонио Колона, иначе счел бы себя отчасти польщенным.

Оставшись один, монах задумался об этом странном лейтенанте. Недурно было бы с ним поговорить. Судя по всему, пользы от беседы с ним можно ожидать больше, чем от беседы с его бывшим начальником.

Во-вторых, кардинал Хименес. В том смысле, что, оправившись от хвори и оказавшись при дворе молодого короля, он тоже услышал о Мартине де Варгасе. Причем от самого монарха. Его величеству сочли возможным донести, что какой-то офицер, запертый в городской тюрьме, вот уже несколько дней требует встречи с ним. Предчувствуя, что встреча с этим офицером может быть скорее неприятной, чем интересной, он перепоручил ее кардиналу. Не преминув, правда, сопроводить поручение шпилькой:

– Видит Бог, вам не впервой, ваше преосвященство, заниматься королевскими делами.

Карл намекал сразу на несколько вещей. На ту роль, которую играл кардинал в период предыдущего царствования, и на попытку оставить за собой эту же роль в период царствования нынешнего. Это выражалось в непрестанных попытках его преосвященства убедить короля, что необходимо перенести хотя бы часть военных усилий Испании из Северной Италии в Северную Африку. Аргументы, приводимые кардиналом Хименесом, не казались Карлу достаточно убедительными. В итальянских завоеваниях ему виделась и польза и слава, африканские же не могли принести ни того, ни другого. А подагрик кардинал продолжал настаивать. Настаивать и намекать, что он вот-вот предоставит его величеству все необходимые доказательства.

Король пока не чувствовал себя в силах полностью отстранить кардинала Хименеса от ведения дел, но предпринимал очевидные усилия по ограничению его вмешательства.

– Будьте все же кардиналом церкви Христовой, а не военным министром! – сказал он ему как-то. Правда, тут же попросил прощения.

Кардинал, прекрасно понимая свое положение, всячески торопил отца Хавьера с его расследованием. Именно из его кельи он рассчитывал получить доказательства, с помощью которых можно будет повернуть испанскую политику в единственно верном направлении.

Получив очередной королевский укол, он, не мешкая, помчался в старинный особняк с хорошо оборудованным подвалом.

В ответ на мягкие упреки кардинала отец Хавьер спокойно ответил:

– Я тружусь над нашим делом непрерывно, я тороплюсь, но боюсь спешки.

– Тем не менее…

– Надо сделать хорошо. Пусть даже и медленно. Никто не оценит нашей спешки, если она будет безуспешной, но все простят нам медлительность, а Господь раньше всех, если мы победим.

Кардинал махнул рукой: старика не переубедить. Его нужно или убить, или ему довериться.

Почти сразу вслед за этим разговор коснулся судьбы молодого офицера.

– Мартин де Варгас? – насторожился монах.

– Именно он.

– Он мне нужен.

– Так возьмите его.

– Так дайте мне его.

– Он всего в трех сотнях шагов от вас.

Через час с четвертью изможденный, но вдохновленный освобождением лейтенант предстал перед двумя находящимися в непонятном сговоре священниками.

– Хотите есть?

– Сначала я хочу вам кое-что объяснить.

– Вы не умрете во время объяснения?

– Если я не умер там, то… впрочем, у вас тут не намного веселее, чем в той крысиной норе, куда меня засунул генерал Наварро.

Кардинал и монах спросили одновременно:

– Педро де Наварро?!

– Он, святые отцы, он. Герой и победитель, он принял меня в парадном мундире и отправил в тюрьму.

– За что?

– Я отказался жениться на его дочери.

– Почему?

– Хотя бы потому, что я уже женат.

Кардинал Хименес помассировал кисть левой руки.

– О вас рассказывают всякие небылицы, лейтенант, теперь я вижу, рассказывают не зря.

– Давайте лучше я сам вам кое-что расскажу, и тогда вы составите окончательное мнение о небылицах, которые ходят на мой счет.

– Что ж, начинайте.

И лейтенант начал.

Большая часть того, что он торопливо, страстно, но подробно поведал отцу Хавьеру и кардиналу, описана в предыдущих главах. Надо сказать, что монах в отличие от всех тех офицеров и генералов, с которыми Мартину де Варгасу довелось беседовать перед своей отставкой и после нее, отнесся к словам лейтенанта с полным доверием. Этим он не удивил рассказчика, но позабавил кардинала. Тот не мог понять, почему монах не поверил до конца рассказу Антонио Колоны (кардинала ознакомили с его записью), столь внешне достоверному, но внимает со столь серьезным интересом баснословным бредням лейтенанта.

Впрочем, отцу Хавьеру виднее, он не раз уже доказывал это. Его преосвященство решил не вмешиваться, каким бы причудливым путем ни пошло развитие событий.

– Итак, вы утверждаете, что план генерала Тобареса был хорош.

– Клянусь святыми дарами, да! По крайней мере в той части, что была мне им открыта. Если и можно было схватить Краснобородого, то лишь тем способом, который предложил генерал. Именно поэтому я с такой страстью выполнял его распоряжения.

– Приказы дона Афранио Гомеса вас не вдохновляли, насколько я понял?

– Да. Капитан был славный человек и хороший комендант для мирного времени. Но когда мирное время кончается, нельзя оставаться хорошим человеком, надо становиться хорошим военным.

Молчаливый Педро внес большой длинногорлый кувшин и молча поставил на стол перед офицером.

– Это козье молоко, подкрепите свои силы.

– Когда я на свободе и могу заниматься любимым делом, мои силы восстанавливаются сами собой.

– Налейте, святой отец, мне,– попросил кардинал. Взяв в длинные, со слегка припухшими суставами пальцы чашу, он снова отошел в угол и там тихо устроился. Его не оставляло ощущение некоторой странности происходящего. Вот он, второе лицо в государстве по своему значению и влиянию, присутствует при не вполне понятном действе и не испытывает неудобства от того, что оттеснен на его периферию, отставлен в сторону. Выуживаемая из хаоса слов истина ему интереснее, чем его положение в происходящем.

– Чем же вы, как я вижу, человек, сведущий в военном деле, объясняете тот факт, что такой замечательный план, да еще сохранявшийся в тайне, провалился?

– Этот вопрос мучает меня даже больше, чем вас, святой отец.