Иван Алексеев - Западня для леших

Хлопуня, восседавший во главе ломившегося от изысканных яств и золотой посуды стола, с гордостью и удовлетворением оглядывал сановников своей невидимой, но вполне реальной и могущественной империи. Он радовался тому обстоятельству, что никто из атаманов не посмел отклонить его приказ-приглашение явиться на сходку. Отсутствовал только новенький, Топорок, но Хлопуне уже успели доложить, что он, несмотря на запрет, полез все-таки ночью грабить дом Басмановых, но был то ли убит, то ли пленен. Вероятная гибель молодца не огорчила Хлопуню, поскольку ослушник и так был обречен на смерть. Возможность плена и допроса несколько тревожила верховного атамана, но, во-первых, он считал, что Топорок, заслуживший славу лихого, люто ненавидящего власти разбойника, вряд ли разговорится на допросе, во-вторых, Хлопуня был твердо уверен в неприступности своего Кривого кабака. Даже поморы с их огненным боем не смогут в мгновение ока преодолеть все заслоны и проникнуть в кабак, а тем более – непосредственно в палату, где заседали главари разбойников. При малейших признаках опасности Хлопуня со товарищи уже будет далеко, и дружинники или стражники останутся ни с чем. Кроме того, Хлопуня в точности знал, что поморы наконец-то столкнулись с большими трудностями, понесли потери и собираются назавтра сбежать из столицы. Он сам не далее как вчера посылал наиболее преданных, ловких и бесстрашных молодцев из личной охраны на подмогу опричникам, задумавшим и осуществившим какое-то хитрое убийство дружинников. Малюта, конечно же, не раскрыл атаману всех деталей, а просто поручил выманить поморов с окраинного рынка и провести в определенном порядке по кругу по окрестным закоулкам. Но зато сегодня через экстренного связного Малюта передал Хлопуне радостную весть, что ему удалось наконец-то заставить проклятых дружинников убраться обратно в северные леса.

Хлопуня гордился собой, своей тайной и явной властью, своим союзом с царскими вельможами, скрепленным кровью и золотом. Кого ему было бояться в этом мире? Каких-то жалких стражников, пытающихся выловить рядовых членов шаек и не знавших даже, что собственное начальство уже продало их самих с потрохами тем самым разбойникам, коих они наивно стремятся наказать? Боярских дружин, покорно и безропотно подставляющих шею под топоры его друзей-опричников? Или этих безмозглых поморов, хорошо умеющих биться грудь в грудь, но вряд ли соображающих хоть сколько-нибудь в хитроумных комбинациях, заговорах, подкупе нужных людей и прочих многочисленных коварных и подлых приемах, при помощи которых испокон веку лихие люди уходили и будут уходить от справедливого возмездия.

Хлопуня гордился своей силой и изворотливостью, прозорливостью и осведомленностью, острым практичным умом, но не понимал, что не хватает ему элементарной грамотности и посему кругозор его, как и у любого необразованного человека, был ограничен лишь тем, что он видел перед собственным носом. Он, конечно же, слышал о существовании неких отвлеченных наук, изучение которых и составляло основу любого образования, но относился к ним с изрядным презрением и пренебрежением, как и большинство управленцев, коим приходится в экстренном порядке решать каждодневно сугубо реальные животрепещущие вопросы, а не рассуждать в тишине и спокойствии об абстрактных материях. К нему, как и к любому руководителю и финансовому магнату высокого ранга, неоднократно просачивались некие ученые, предлагавшие из свинца сделать золото, а также ясновидящие, чернокнижники и лозоходцы, готовые за соответствующую мзду совершать всевозможные чудеса: предсказывать судьбу, определять места, где зарыты клады, или указывать путем гадания на бобах, в каких тайных убежищах прячутся сбежавшие соратники, не пожелавшие делиться добычей. Хлопуня, подстрекаемый столь же темными приближенными, поначалу верил всем этим россказням почтенного вида седовласых мужей с горящими неугасимым огнем глазами, говоривших красиво и убедительно, перемежавших свою речь непонятными словами, звучание которых вызывало почтительный трепет непосвященных. Требуемые средства выделялись, но итог всегда был один и тот же: полный провал всех начинаний. За обман Хлопуня, подобно всем иным властителям – и тайным, и явным, – карал прохиндеев одинаково: резал до смерти или рубил голову. (Вероятно, именно по этой причине возникло и сохранилось до наших дней выражение «зарезать» или «зарубить» диссертацию. Таким образом, Хлопуня и иже с ним выступали в роли первых официальных оппонентов научных работ задолго до создания ВАК СССР [1].) Однако настырно лезущие на глаза власть имущим проходимцы заслоняли тот неоспоримый факт, что, кроме лженауки алхимии, астрологии и прочего шарлатанства, в течение всей истории существовала и будет существовать истинная наука, без которой человечество никогда не могло и не сможет развиваться и расти. Верховный атаман московских разбойников даже не подозревал, что в этом мире существуют, например, геометрия и физика, и что в совершенстве владеющий данными науками поморский дружинник, ласково называемый среди своих Игорьком, уже измерил основание и прилегающие углы треугольника и, не приближаясь к тщательно охраняемому кабаку, точно вычислил дистанцию, а также определил длину запальной трубки.

Ни дозоры добрых молодцев, ни тем более стерегущие площадь перед Кривым кабаком шайки оборванцев не обратили особого внимания на простые мужицкие телеги без поклажи, лишь с ворохами старой соломы, ранее служившей, по-видимому, для укладки привезенного на базар, а теперь уже распроданного товара. Телеги по всем пяти прилегающим улицам (на одной, самой широкой улице таких телег было две) почти синхронно доехали до выходов на кабацкую площадь, поняли, что дальше двигаться нельзя, и развернулись, чтобы направиться в объездной путь. При этом что-то там случилось с плохонькой упряжью, телеги остановились, и сидевшие в них шесть-семь мужичков вполне деревенского вида не спеша выгрузились и стали возиться кто с оглоблями, кто с колесами, исправляя неполадку. Некоторые мужички вроде бы бесцельно принялись ковыряться в соломе. В их действиях не содержалось никакой угрозы кабаку, стоявшему в двух-трех сотнях саженей на взгорке.

Вскоре, в урочный час, на расположенной невдалеке церквушке начал бить колокол. С первым же ударом действия мужичков вокруг телег внезапно приобрели ощутимую слаженность, четкость и стремительность. На предпоследнем ударе откинулись задки у телег, и взорам особо внимательных наблюдателей, охраняющих кабак со стороны площади, открылись черные жерла тяжелых пушек. Впрочем, эти наблюдатели вряд ли успели осмыслить увиденное, поскольку на последнем ударе невесть откуда возникшие в руках у новоявленных артиллеристов зажженные пальники были поднесены к фитилям заряженных в стволы бомб и запальным отверстиям. Орудия, тщательно наведенные согласно с заранее сделанными Игорьком – лучшим в Лагере леших пушкарем – расчетами, глухо рявкнули, и с шести направлений, в особые точки строения, указанные Трофимом, врезались чугунные бомбы, начиненные порохом. Грохнуло шесть сильных взрывов, и все хитрое сооружение, именовавшееся Кривым кабаком, завалилось, как карточный домик, превратилось в бесформенную кучу бревен, пыли и дыма, погребя под своими обломками всех грозных атаманов московских разбойников во главе с самим Хлопуней, которые еще мгновение назад были уверены в своей полной безопасности и безнаказанности.