Тим Уиллокс - Религия

От Аббаса ничто не укрылось, но маскарад Тангейзера выдержал испытание. Он подумал о Сабато Сви и невольно улыбнулся. Сабато посмеялся бы, если б узнал, что его вера в процветание перца на рынке захватила даже верховное турецкое командование.

Вслух он сказал:

— Будущее империи в торговле. Я бы даже сказал — больше, чем в войне.

— Почему ты оставил янычаров?

Вопрос был задан без малейшего неодобрения или угрозы. Тангейзер выдал давно заготовленный ответ.

— Ну, маршируя по Ирану бесчисленное количество раз, человек рано или поздно задается вопросом, не существует ли иного способа послужить нашему султану.

Аббас улыбнулся.

— Однако у кулларов султанского меча в подобных делах едва ли имеется выбор. Ты ушел раньше того возраста, когда это обычно разрешается, и тебя ожидало значительное продвижение наверх.

Тангейзер не ожидал, что Аббас окажется так хорошо осведомлен. Он ничего не ответил.

— Я расскажу тебе одну историю, какую слышал сам, — продолжал Аббас. — О трагической судьбе старшего сына нашего султана, принца Мустафы, известно всем. А как один из его личных телохранителей, ты должен знать эту историю лучше многих.

— Это верно, — согласился Тангейзер. — Я видел тело принца, лежащее на ковре перед походным шатром нашего султана.

Когда-то у Сулеймана было четыре сына — столько выжило из восьми сыновей, рожденных двумя его женами. Матерью принца Мустафы была Гульбахар, которую вытеснила из двора и из сердца султана Роксалана, [92] Роксалана (Анастасия Гавриловна Лисовская) (1506–1558) — любимая жена Сулеймана II, уроженка Червонной Руси (современная Западная Украина). «русская женщина», мать остальных трех сыновей. Роксалана знала: если принц Мустафа унаследует трон — а поскольку он блистал многими талантами и за ним стояла и аристократия, и армия, это было весьма вероятно, — он прикажет убить трех своих единокровных братьев. Османская традиция братоубийства соблюдалась неукоснительно. Сулейман и сам был единственным оставшимся в живых из пяти родных братьев. Их отец, Селим Грозный, [93] Селим I Грозный (1467–1520) — султан с 1512 г. приказал убить остальных четверых, оставив наследником одного Сулеймана.

Посредством разнообразных интриг Роксалана сумела убедить Сулеймана, что его сын не только собирается свергнуть его, но еще и поддерживает связи с еретиками-сафавидами в Иране, с которыми Сулейман тогда воевал. Сулейман вызвал принца Мустафу в свой лагерь в Карамании и с характерной для него безжалостностью приказал своим глухонемым евнухам удавить его.

— Если бы принц Мустафа действительно собирался свергнуть султана, он ни за что не явился бы на его зов, — сказал Тангейзер. — Я знал принца. Этот заговор был нелепой выдумкой русской женщины.

— Теперь нам уже не узнать, — уклончиво ответил Аббас. — Но я хочу поговорить не об этом. Негодование в армии по поводу смерти принца было огромным, особенно среди янычаров. Если бы нашелся человек, готовый вести их, ничто не помешало бы янычарам сбросить Сулеймана или даже убить его. Котлы перелились бы через край.

Медный котел, в котором варилась еда для единственной в день трапезы янычаров, был символом их ордена. Перелившийся через край котел был сигналом к бунту, событию, благодаря которому по меньшей мере два предыдущих султана получили трон. Хотя численно янычары были самым маленьким формированием в армии, их политическое влияние было огромно.

— Но такого человека не нашлось, — сказал Тангейзер.

Аббас смотрел на Тангейзера проницательным взглядом. Тангейзер ничего не ощущал. Какие бы чувства он ни испытывал раньше, они давно уже были позабыты.

— Если бы даже и нашелся такой человек и начался бунт, — сказал он, — это только спровоцировало бы войну между Мюрадом, сыном принца Мустафы, и его дядьями. И тогда вместо одного человека погибли бы многие тысячи. Наш султан, как и всегда, поступил мудро.

— Именно так, — согласился Аббас. — Что снова возвращает меня к моему рассказу. Некие силы требовали, чтобы все потомки принца были истреблены. Чтобы род его прекратился навсегда. Мюрад был задушен вскоре после его смерти. Второму сыну принца Мустафы было всего три года. Сулейман отправил дворцового евнуха и капитана янычаров, чтобы предать ребенка, своего внука, смерти. Этот капитан был выбран по жребию из телохранителей погибшего принца в доказательство того, что они остались верны своему султану.

Тангейзера вдруг охватила невыносимая усталость и черная меланхолия. Ему хотелось обратно в постель. Ему хотелось, чтобы эфиоп продолжал ухаживать за ним. Он желал сопровождавшего его выздоровление молчания. Но эфиопа здесь не было. Одна только вежливость не позволяла Тангейзеру уйти из-за стола Аббаса.

— В палачи ребенку был выбран капитан янычаров, — продолжал Аббас. — Но когда капитан увидел, как мальчик бежит ему навстречу, раскинув в стороны ручки и вытягивая губы для поцелуя, капитан лишился чувств.

На самом деле тот янычар выскочил из шатра, почувствовав позыв к рвоте, но, кажется, не было необходимости исправлять изложенную Аббасом версию событий.

Аббас завершил:

— Черный евнух сделал дело вместо него. [94] Эти события имели место в 1553 г. Про участие капитана янычаров в убийстве ребенка, разумеется, ничего не известно.

— Зачем ты рассказываешь мне эту историю? — спросил Тангейзер.

— Эта история правдива? — спросил Аббас.

Тангейзер ничего не ответил.

— Я могу понять, — продолжал Аббас, — почему тот янычар вдруг потерял вкус к военной службе и почему благодарность султана простиралась настолько далеко, что он позволил ему с честью уйти в отставку.

В глазах Аббаса было то самое выражение, какое Тангейзер помнил с их первой встречи холодным весенним утром в горной долине, реки которой до сих пор иногда шумели в его снах. Выражение понимания, которому трын-трава любые пропасти — по одной-единственной причине: потому что ему это дано и, следовательно, оно вдохновлено некой высшей силой, человеческой или Божественной. Тангейзер заморгал и отвернулся.

— Когда тебя терзала лихорадка, — сказал Аббас, — когда ты ничего не чувствовал и доктора говорили мне, что надежды мало, ты бормотал стих, повторял его снова и снова. Я приблизил ухо к твоим губам, чтобы услышать. То, что ты повторял, оказалось первыми строками Ад-Дарият.

Арабские стихи закружились в голове Тангейзера в навязчивом ритме. Но, поскольку он ничего не говорил, Аббас начал цитировать сам:

— Клянусь ветрами, рассеивающими прах, и тучами, несущими бремя дождевой воды, и плавно скользящими кораблями, и ангелами, распределяющими веления Аллаха, что обещанное вам истинно осуществится. Воистину, суд праведный грядет!