Тим Уиллокс - Религия

За три месяца, прошедшие в пути двадцать пять лет назад, от диких Фагарашских гор до величайшего города на земле, Аббас научил Ибрагима зачаткам турецкого языка, ритуалу ежедневной молитвы и тому, как следует себя вести настоящему мужчине в военной школе в Эндеруне, когда он приедет в Стамбул. Ибрагим же в ответ демонстрировал свои таланты в починке упряжи и в заботе о лошадях. Хотя его мать и сестер убили люди, находившиеся под командованием Аббаса, Ибрагим не держал зла на него. Возможно, ребенку, лишившемуся всех близких людей, не хватало духу винить Аббаса. Наоборот, он обожал его, и в Эндеруне, с его жесткой дисциплиной, Ибрагиму было куда более грустно и одиноко, чем сразу же после отъезда из родной деревни.

С тех пор они виделись всего однажды, в Иране, когда турки совершили набег на Ереван, разрушили до основания дворец Тамас-шаха, не оставили в Нахичевани камня на камне. А эти камни стояли там еще до Рождества Христова и стояли бы дальше, не явись янычары. Это был официальный визит: смотр войск и выплата наградных денег на окраинах недавно присоединенных земель, — прежде чем отправиться дальше преследовать шиитов до самого Оксуса. Ибрагим, как привратник своей орты, получил наградные деньги, полагающиеся его людям за проявленную безжалостность и храбрость. Аббас поздравил его с успешным развитием карьеры и пригласил на чай, и они договорились, что в будущем, когда позволят обстоятельства, непременно возобновят свои особенные дружеские отношения. Только обстоятельства так и не позволили.

Во время болезни Тангейзера они мало разговаривали, Аббас был озабочен военными делами и интригами в военном совете, которые, как бывало всегда во время турецких кампаний, могли вызвать смертельно опасные последствия. В этот вечер они ели пилав, жареного голубя и засахаренный миндаль. Пили кофе. Аббас переоделся в кафтан из белого муарового шелка, в ткань которого были вплетены золотые и серебряные нити. В одном ухе у него висела изумительная серая жемчужина размером с лесной орех. В Золотом Роге он владел землями и получал доход от торговых кораблей. Он был человек в высшей степени утонченный и высококультурный. Он принадлежал к числу тех воинов, у которых война вызывала омерзение. Таких повсюду было очень немного, и Тангейзер обнаружил, что его привязанность к этому человеку нисколько не ослабела за долгие годы.

Тангейзер поблагодарил его снова за спасение своей жизни, а Аббас поблагодарил Аллаха за дарованную возможность сделать это, ибо благотворительность являлась священной обязанностью.

— Во времена великого зла, такие как эти, когда крылья Ангела Смерти распростерлись надо всем, ощутимо и зримо, даже маленькие добрые дела подобны драгоценностям с небес, и более для дающего, чем для того, кто принимает их; ведь сказал же пророк, будь благословенно его имя: «Проявляйте сострадание к другим, тогда вам даровано будет сострадание Аллаха». — Аббас прибавил: — Если однажды спас человеку жизнь, становишься его защитником навсегда.

Подумав о Борсе и Сабато Сви, а также и о благородном гази, сидевшем сейчас перед ним, Тангейзер сказал:

— Здесь я познал громадное счастье, ибо меня защищают настоящие львы.

Аббас спросил его, как случилось, что его захватили христианские псы. Как бы отвратительно ни казалось Тангейзеру лгать, глядя в ясные карие глаза человека, дважды спасшего его от смерти, нынешняя ложь хотя бы была самым меньшим из его преступлений.

— Кавалерийский патруль застал меня врасплох на дороге к Марсашлокку, — сказал Тангейзер. — Это было в начале июня; солнце только взошло; они набросились на меня, словно демоны, с мыса Виселиц, который, как я думал, был в наших руках.

Аббас кивнул.

— Да, в то утро они уничтожили батарею Драгута. А что до демонов… — Рот его искривился, он покачал головой. — Эти рыцари — настоящие отродья Сатаны. Некоторые поговаривают, будто Ла Валлетт чародей, и рядом с ним видели демонов.

— Он всего лишь человек, — сказал Тангейзер.

— Ты с ним встречался? — спросил Аббас.

Тангейзер ответил:

— Я видел его. Ла Валлетт один из тех стариков, чья единственная любовь — война. Если он и творит какие-то чары, то только в этом смысле. Без войны он бы иссох, умер, сделался бы бесполезным, сгнил. Но война обновляет его кровь, делает легким шаг, обостряет зрение. Его собственные воины считают Ла Валлетта едва ли не полубогом, но нам нет причин делать то же самое.

— Он оказался непревзойденным противником.

— Он играет на своей силе и наших слабостях. Он просто гений осады и защиты. Он знает сердце солдата так же хорошо, как свое собственное. Это совсем не то, что сражаться с шиитами или австрийцами.

Аббас устало поднял бровь.

— Если бы это можно было объяснить совету. — Теперь причина его скверного настроения стала ясна. — У Мустафы не хватает терпения предоставить пушкам и саперам сделать всю необходимую работу. Копай, говорил я ему, заминируй их стены, разрушь их снизу. Однако массовые атаки будоражат его кровь, он похож на игрока, у которого так много золота, что ему приходится рисковать всем, дабы получить удовольствие от игры. Он хотя бы согласился с моим предложением выстроить пару осадных башен. Две галеры в Марсашлокке ободрали до последней доски.

Аббас когда-то изучал архитектуру под руководством знаменитого греческого девширме Синана, [91] Мимар Ходжа Синан (1489–1588) — турецкий архитектор и инженер. ведавшего военными машинами султана и выстроившего тысячу мечетей. Он прибавил, стараясь скрыть гордость:

— Они будут сооружены по моим чертежам, но потребуется недели две или даже больше, чтобы завершить работу. А тем временем жизни наших людей будут растрачиваться впустую.

Тангейзеру показалось, что, если турки сооружают военные машины, больше подходящие античной эпохе, чем современной, это означает, что осаждающая сторона на грани отчаяния. Но он оставил свои мысли при себе и сказал:

— А что Пиали?

— Капудан-паша Пиали более мудрый стратег, но страх за судьбу флота нашего султана направляет его разум. Он отчаянно жаждет завершения осады до того, как начнут дуть осенние ветра. Как только задуют ветра, флот окажется запертым здесь на всю зиму. Мы в тысяче миль от дома. А иногда кажется, что еще дальше.

Слова утешения и ободрения никак не выговаривались, несмотря на все попытки Тангейзера произнести их. Он предпочел промолчать.

— Мы победим, если на то будет воля Аллаха, — сказал Аббас. — Но цена победы будет велика. Особенно для янычаров.

— Для янычаров цена всегда велика.

— Таково их предназначение. — Аббас некоторое время смотрел на него. — На базаре тебя знают как торговца опиумом. Говорят, когда Мальта падет, ты собираешься заняться перцем, возить его из Александрии.