Тим Уиллокс - Религия

Кулак, сжимавший до сих пор внутренности Тангейзера, разжался. Он выдернул кинжал из трупа и перерезал ремни с одной стороны Борсовой кирасы. Все туловище Борса содрогалось, и задача была не из легких, но Тангейзер справился и стащил тяжелые пластины нагрудника на землю. Теперь, когда его грудь ничего не сдавливало, Борс откашлялся, прочищая легкие до конца, и сознание быстро вернулось к нему, во всяком случае частично, потому что он попытался схватить Тангейзера за горло. Окровавленный лоскут кожи падал ему на один глаз, второй распух от удара, и какой-то миг Борс ничего не видел. Тангейзер схватил тянущиеся к нему руки, защищаясь.

— Борс, это я, Матиас. Битва окончена. Это Матиас.

— Матиас? — Залитое кровью невидящее лицо поднялось к нему.

— Да. Битва окончена, — повторил Тангейзер. — Мы их победили. В этот раз.

— А со мной все кончено? — Голос у Борса сделался невнятным из-за раны.

— Нет, ты всего лишь приобрел бесспорное свидетельство подвигов, которыми будешь хвастать ближайшие двадцать лет. — Тангейзер стянул с Борса окровавленные стальные перчатки. — Встать сможешь? Держись за меня.

Борс сплюнул, поднялся на ноги и сумел удержать равновесие.

— Не двигайся, — сказал Тангейзер.

Он поставил на место лоскут кожи над бровью, закрыв зияющую кость, и освобожденный глаз заморгал от утреннего света.

— Вот.

Тангейзер подхватил Борса под правую руку и направил ее так, чтобы он мог придерживать прилаженную на место плоть собственными пальцами. Тангейзер перекинул половинки кирасы через плечо с помощью уцелевших ремней.

— Держи меня за руку, — велел он.

— Ты что, принимаешь меня за даму?

Борс отыскал глазами свой двуручный меч; упрямец поднял его и пошел, опираясь на меч, как на палку. Они добрались до вершины кошмарного вала, Борс остановился и развернулся, чтобы оглядеть панораму зрячим глазом.

— Господи помилуй! — сказал он.

Эта оценка ночных трудов была ничем не хуже любой другой, и Тангейзер, ничего не говоря, только согласно кивнул. Но восклицание Борса относилось не к разрушительному зрелищу, а к чему-то другому. Он махнул свободной рукой, и Тангейзер посмотрел в ту сторону.

Шагах в двадцати от них тонкая фигурка с непокрытой головой сидела на корточках на вершине чудовищного кургана из трупов, заваливших ров. Заляпанная грязью кираса была слишком велика для этой груди, а длинными тонкими руками, торчащими из прорезей, мальчишка напоминал жука-скарабея на навозной куче. Он рассматривал что-то зажатое в руке; вещица блестела на солнце, возможно брошь или инкрустированный камнями кинжал. Какое-то волчье чутье заставило его поднять голову, он уставился прямо на них, лицо у него было такое же грязное, как и доспехи. Зубы сверкнули на чумазой физиономии, он поднял руку, приветствуя их.

— Ну да, — сказал Борс. — Клянусь своими потрохами, это Орланду ди Борго.

На их призывные жесты мальчишка кинулся к ним, подхватив по пути оставленную Тангейзером булаву. Значит, он наблюдал за ними. Ощущение было странное. Орланду встал перед ними, раздувшись от гордости, словно индюк, ведь его позвали два таких гиганта на поле боя, и отсалютовал. Под слоем грязи черты его лица дышали юностью. Глаза — насыщенного светло-карего цвета. Тонкий нос и изящно очерченные губы. Судя по виду, сообразительный парень и, надо думать, с хитрецой. Все это Тангейзер воспринял с одобрением. Ему казалось, он улавливает в нем что-то от Карлы — возможно, некую природную чувствительность, — и ясно видит в длинных конечностях и высоком лбе черты его отца, Людовико.

— Так, значит, ты Орланду Бокканера, — сказал Тангейзер.

— Орланду ди Борго, мой господин, — поправил его мальчишка. Он склонил голову. — А ты прославленный капитан Тангейзер.

— Ну и заставил же ты меня поплясать, — ответил ему Тангейзер.

Мальчик держался настороженно, словно обвиненный в чем-то нехорошем, но совершенно не понимающий, в чем именно. Блестящей вещицы не было видно.

— А что ты забрал у покойника? — спросил Тангейзер.

Он видел, что Орланду собирается солгать. Тангейзер протянул руку. Мальчишка тряхнул кистью, и у него в ладони оказался кинжал. Мастерски спрятанный в рукаве. Он протянул его Тангейзеру с тоскливым видом человека, навсегда расстающегося с чем-то ценным. Ножны были из травянисто-зеленой кожи, отделанные серебром. Он вынул кинжал. В рукоятку был вставлен изумруд.

— Это называется ханчер, — пояснил он. — Личное оружие корбаси, турецкого рыцаря. При желании ты мог бы им бриться, если бы у тебя была борода. — Орланду пожал плечами, намереваясь непринужденно принять свое поражение. Тангейзер спрятал клинок обратно в ножны. — «Льву принадлежит все, на что он наложил свою лапу», — процитировал он. Потом протянул кинжал Орланду, и мальчик облизнул губы. — Следи, чтобы испанцы не увидели, а не то теперь придется опробовать его на их ребрах.

Кинжал исчез так же мгновенно, как появился, и Тангейзер улыбнулся.

— Идем, — сказал он, — Борса надо немного подштопать, и я не хочу, чтобы он оставался в строю, потому что это надолго.

— Я буду служить тебе, мой господин? — спросил Орланду. Кажется, эта перспектива наполняла его восторгом.

Тангейзер засмеялся. Усталость, вызванная трагической ночью, проходила. Это было самое удачное место, чтобы встретиться с мальчишкой. В конце концов, все они остались живы, а на другой стороне залива, за Калькаракскими воротами в деревушке Зонра их ждет отличная фелюка. И руки Ампаро тоже ждут, и улыбка Карлы. Наконец-то ветер переменился. Более того. Он уже влечет его домой, к берегам Италии.

— Так ты хочешь служить мне? — сказал Тангейзер. Он снял с плеча доспехи Борса и сложил на похожие на тростинки руки Орланду. — Почему бы нет? Все теперь будет по-другому.

Пятница, 15 июня 1565 года

Форт Сент-Эльмо — барбакан — верхний этаж башни — верфь

К тому времени, когда Тангейзер отвел Борса в церковь, погребальный костер из ампутированных конечностей уже заполнял двор запахом горелого мяса. Покойники в саванах лежали в сторонке в пыли, и им пришлось пробивать себе дорогу через сплошной ковер искалеченных тел, умоляющих о милосердии так, что Тангейзер заткнул уши. В церкви перед алтарем была в разгаре благодарственная месса по случаю победы. В двух шагах от капеллана хирурги в залитых кровью фартуках орудовали своими пилами. Надеясь избавить Борса от лишних страданий, Тангейзер принес свой заплечный мешок и достал бутыль с бренди, которое Борс немедленно принялся вливать себе в глотку, выставив перед собой меч, чтобы ни с кем не делиться.

Тангейзер пробрался через толпу несчастных, то тут, то там поскальзываясь на сгустках крови, и подошел к хирургам. Осаждаемый со всех сторон страждущими, Жюрьен де Лион отвлекся от испанского солдата, внутренности которого свешивались в промежность, и с помощью овечьих жил наложил двадцать семь швов на физиономию Борса. К концу операции — а улучшение произошло замечательное — восстановленное лицо Борса приобрело цвет гниющего баклажана и так распухло, что он совсем лишился возможности видеть. Тангейзер закинул мешок за плечи, осушил оставшийся глоток бренди и повел незрячего, спотыкающегося Борса обратно по ковру из несчастных.