Ф. Ван Вик Мейсон - Серебряный леопард

– Ну что же, мой старый соратник, я рад этой встрече, – доброжелательно произнес герцог, – поскольку я намеревался посетить владение, которым ты управляешь от моего имени.

Барон Дрого покорно склонил голову и произнес:

– Я полагаю, господин мой герцог не получал лживых докладов, бросающих тень на преданность Четраро?

Герцог поджал тонкие губы широкого рта. Глаза испытующе глянули на Дрого.

– Были слухи, что недавно ты развязал незаконную войну против соседей, которые, как и ты, мои вассалы! И почему же ты не возложил на себя крест, раз я подал тому пример?

Темные глаза Дрого беспокойно забегали. Он уклонился от ответа на первый вопрос.

– Нет, господин мой герцог, я поклялся предпринять это так называемое странствие во имя Бога.

– Да, – сухо заметил сэр Тустэн, – после того, как английский рыцарь приставил тебе кинжал к горлу.

– Ты принял обет крестоносца? Что ж, когда и при каких обстоятельствах, уже не имеет значения. – Герцог Боэмунд усмехнулся. – А теперь соблюдай свой обет, барон Четраро. Иначе я сотру в порошок и тебя и твою крепость.

Дрого сплюнул кровь и вытер подбородок.

– Как и в Греции, мой лорд, я всегда буду верно служить вам по мере сил.

В замке Сан-Северино развернулись лихорадочные приготовления. Непросто было развлекать внушавшего всем страх сюзерена Кампании, Апулии и Калабрии. Он и его сводный брат, Роджер, после ожесточенных споров поделили владения отца. Жестокий старый Робер Гюискар отбил эти земли у арабов, византийцев и различных итальянских государств.

Когда в большом зале замка Сан-Северино герцог Боэмунд и его приближенные уселись за праздничные столы, барон Дрого был среди них. Заметно пострадавший и прихрамывавший, он тем не менее вел себя на удивление жизнерадостно и приветливо.

В окружении герцога Боэмунда находились заслуженные воины: братья Ричард и Рейнульф из Принципата, граф Уильям из Апулии и Жирар, веселый, большеносый епископ из Ариано. Он прекрасно умел управляться как с булавой, так и с мечом – оружием, запрещенным для всех служителей церкви. Этот отпрыск древнего рода, как заметил герцог Боэмунд, был весьма практичным клириком, полагая, что там, где не подействует проповедь, булава в состоянии помочь укрепить веру.

Под воздействием третьей чаши малаги, приправленной специями, шутки Боэмунда фиц Танкреда сделались еще острее, а его подтрунивание над Дрого стало более язвительным.

Должно быть, сам святой Михаил побудил Эдмунда заставить Дрого присоединиться к крестовому походу! Да, конечно, за это следует поблагодарить святого покровителя. Ведь с его помощью не только удалось заполучить ценного рекрута для армии Креста Господня, но и обезопасить Сан-Северино на то время, пока его защитники будут отсутствовать, отправившись в Святую Землю, лежащую где-то далеко. Только те, кому пришлось воевать в чужих землях, как, к примеру, герцог Боэмунд, сэр Тустэн и Дрого, да и то очень смутно – и каждый по-разному, – представляли, где находится Иерусалим.

Во время пиршества Эдмунд мало общался с окружающими, однако не в силу врожденной скромности – такая черта не была свойственна норманнам. Он все еще чувствовал себя слабым: от удара булавой по шлему болела и гудела голова, а от удара, расколовшего щит, ныли плечо и в особенности рука.

И все же Эдмунд испытывал большое удовлетворение. Разве не стал он теперь хозяином серого боевого коня Дрого, владельцем прекрасного, хорошо обученного животного, не говоря уже об отличной кольчуге и высшего качества вооружении?

Уже подали огромный окорок оленины, когда герцог Боэмунд постучал по столу, призывая к тишине. Он стучал до тех пор, пока епископ из Ариано не отодвинул с неохотой деревянную чашу, которую собирался выпить.

– Тише вы, жадные глотки! – Боэмунд поднялся на ноги. Сверкнули бриллианты ожерелья, надетого поверх темно-зеленой туники, – это украшение было скопировано с древнеримского саркофага. Герцог вертел из стороны в сторону львиной головой, стараясь держать в поле зрения всех собравшихся. – Я хотел бы поставить вас в известность, что намерен созвать всех своих вассалов в Бари, – заявил он, – в конце августа, когда урожай уже будет убран.

Поднялся радостный шум. Сообщение, что выступать придется лишь после уборки урожая, подняло ДУХ и у владевших землей рыцарей, и у арендаторов. Ведь последние были воинами-крестьянами, которые, находясь на военной службе, могли выплачивать своим землевладельцам деньги за аренду их полей, лесов и виноградников. Герцог Боэмунд нахмурился:

– Да будет вам известно, милорды, что большой отряд уже отправился к Иерусалиму…

– Под чьим руководством? – спросил сэр Хью.

– Под водительством святого и красноречивого, но, опасаюсь, мало сведущего человека. Он называет себя Петром Пустынником.

– Почему же «мало сведущего»? – поинтересовался сэр Тустэн.

Прелат пожал плечами.

– Потому что последователи этого Пустынника не представляют собой подлинной армии. Это – разного рода сброд: мошенники, воры, разбойники, лжемонахи, блудницы и большое число беглых крепостных. Окружает Петра Пустынника кучка руководителей, не имеющих ни малейшего представления о военном искусстве. Лучший из них, как мне говорили, – Вальтер Голяк, бедный франкский рыцарь, не имеющий собственных сподвижников. – Все в зале внимательно прислушивались к словам прелата. – По последним сведениям, этот отряд, подобно заблудшей овце, двигался к Византии вдоль большой реки под названием Дунай. Но я думаю, что лишь немногие из паствы Пустынника достигнут когда-либо столицы императора Алексея.

Герцог Боэмунд водрузил себе на голову позолоченный венок, который на взгляд некоторых слишком уж напоминал королевскую корону, и снова встал.

– Послушайте и постарайтесь понять, почему мои вассалы отправятся в святое паломничество в числе последних. Наша дорога в Византию самая короткая. А потому, чтобы прибыть туда раньше других армий христианства, мы должны выйти из Бари в конце сентября или в начале октября.

Эскорт герцога Тарантского был немногочисленным, и путешествовал он в спешке, поэтому решили не разбивать лагерь, а устроиться в замке Сан-Северино. Там герцог мог спокойно принимать заверения в верности со стороны вассалов со всей округи.

Эдмунд скоро понял мотивы этого поспешного объезда Кампании и действительные причины отсрочки выступления из Бари. Перед тем как влиться в крестовый поход, Боэмунд, весьма подозрительный, решил избавиться от тех своих вассалов, которые не прочь были бы признать своим сюзереном его брата.

Несмотря на боль в старых ранах, граф Тюржи показывал пример преклонения перед герцогом и всячески демонстрировал ему свою верность. Большинство из местных феодалов уже прикрепили алый крест к своим изношенным плащам и теперь возлагали свои руки на огромные, загорелые лапищи Боэмунда, признавая его своим законным господином и сюзереном.