Ф. Ван Вик Мейсон - Серебряный леопард

Герцог откинулся на спинку кресла. -Глаза его грозно сверкнули.

– Вот почему я хочу отвоевать у неверных христианские земли! И я своего добьюсь! Не сомневайтесь, сэр рыцарь.

Боэмунд поднялся, подошел к Эдмунду и похлопал его по плечу.

– При всех наших разногласиях, сэр рыцарь, я очень высоко ценю тебя, поэтому на борту галеры ты найдешь от меня подарок – кольчугу без рукавов из тонких, легких, но крепких стальных колец. Носи ее, где бы ты ни оказался. И самое главное: пуще всего остерегайся яда! Если у тебя возникнут какие-либо подозрения, ссылайся на переполненный живот или настаивай на особой чести обменяться кубками с твоим хозяином. Никогда не засыпай без того, чтобы твой оруженосец или другой доверенный слуга не бодрствовал рядом с тобой.

– От всего сердца благодарю вас за подарок, милорд. И обещаю, что во всем буду следовать вашим мудрым советам.

– Что ж, посмотрим, как ты справишься со своей миссией, – внезапно помрачнев, пробормотал герцог. – А теперь поговорим о сэре Тустэне. Я высоко ценю его услуги, ценю его прекрасные знания Византии и византийцев. Но все же я никогда не смогу полностью довериться человеку, который служил у Русселя де Байоля и который когда-то был на дружеской ноге с моим врагом Алексеем Комнином.

– Значит, сэр Тустэн служил византийцам?

– Наверняка. После того как его господин де Байоль был отравлен. Поэтому будь начеку, не своди с него глаз.

Герцог с усмешкой пощипывал бородку. А ведь многие принимали его за честного, но тупоголового норманна – вроде безмозглого паладина по имени Роланд из Ронсеваля. Подумать только, какое легкомыслие – позволить врагу заманить себя в ловушку! Но менестрели восхваляют этого Роланда в бесчисленных балладах, потому что бедный дурень геройски погиб.

Герцог положил руку на плечо бывшему графу.

– Послужи-ка мне преданно, сэр Эдмунд, и награда превзойдет все твои ожидания. В качестве моего вассала ты будешь править богатыми городами и землями, намного большими, чем те, которые ты потерял в Англии.

Минуту-другую эти столь схожие внешне люди твердо смотрели друг другу в глаза. Наконец Боэмунд сказал:

– И еще одно, последнее предостережение. Остерегайся византийских женщин даже больше, чем их мужчин, но и не заблуждайся в отношении последних. Эти восточные римляне, как они себя называют, сметливы в бою и очень храбры, когда захотят, – вопреки своим завитым и намасленным волосам, шелковым одеждам и роскоши их жилищ, с которой тебе еще предстоит познакомиться. Иди же добудь мне веские доказательства предательства Сибиллы. Тебе это будет нетрудно, учитывая то впечатление, которое ты на нее произвел.

– Впечатление?… Милорд, конечно, шутит?

– И не думаю, – отрезал тот. – Сибилла тоскует по твоим объятиям, как сука во время течки по матерому кобелю. А ты по ней?

– Ни в малейшей степени, милорд, – ответил Эдмунд.

– А почему? Разве она не самая лакомая красотка, когда-либо согревавшая постель воина?

– Она очень мила, милорд, – улыбнулся Эдмунд. – Но в замке Сан-Северино меня дожидается нежная и несравненная леди Аликс де Берне. С ней я обменялся клятвами, и ничто в мире не заставит меня нарушить слово.

Боэмунд расхохотался:

– Не похваляйся раньше времени, доблестный рыцарь. Ты знаешь только неуклюжих и грубых франкских женщин. В том величественном и прекрасном городе, куда ты направляешься, ты повстречаешь женщин знатных и не очень, которым ничего не стоит освободить честного, но простоватого рыцаря от брачных обязательств. Готов с оружием в руках доказать правоту моих слов!

.

Существовавший уже почти восемь веков город, основанный Визасом из Мегары на фракийской стороне пролива Босфор [13], величественно раскинулся на полуострове, там, где воды Босфора сливаются с Пропонтисом, который также называют Мраморным морем. Даже самые бывалые путешественники бросали изумленные взгляды на желтовато-серые каменные стены, снабженные высокими башнями, стоящими на расстоянии полета стрелы одна от другой. Эти стены протяженностью в шестнадцать миль окружали Константинополь с его бесчисленными роскошными виллами, ряды которых начинались у самой полосы прибоя и взбирались все выше по холмам.

На тонком кончике Золотого Рога, как назывался полуостров, стояли огромные дворцы, а над всеми ними высился словно парящий в небе купол Святой Софии – памятник величию Юстиниана Первого и гению его архитекторов.

Расположенная на оживленном торговом перекрестке тогдашнего цивилизованного мира, Византия в гораздо большей степени, чем ее имперский предшественник Рим, могла претендовать на звание «пупа земли». А город Константинополь, коему еще в течение пяти веков суждено было оставаться центром христианства, город этот походил на остров, на который один за другим накатывались грозные валы – вторжения варваров.

После месячного пребывания в Византии Эдмунд де Монтгомери начал понимать, в каком плачевном положении находилась империя. Ведь на просторах Азии, сразу за узким проливом Босфор, уже носились турецкие всадники, которые вот-вот могли проникнуть за городские стены и фактически уже вступили в пригороды Хризополя.

От графа Мориса Склера, седого и хромого ветерана, который в 1072 году участвовал в закончившейся катастрофой битве у Манзикерта в Центральной Анатолии, он узнал о смертельной борьбе между императором Романом Диогеном и Алп Арсланом, предводителем сельджукских орд.

После поражения при Манзикерте самые богаты и густонаселенные области – наилучшие места для вербовки воинов – были утрачены, и с тех пор турки-сельджуки, вихрем носившиеся на своих быстроногих лошаденках, стали безжалостно опустошать западную часть Малой Азии и в конце концов захватили Иерусалим и большой, окруженный мощными стенами город Антиохию. Однако там они задержались, так как вышли к землям, которые находились под властью сарацинов, также последователей Мухаммеда.

Турецкие орды, ведомые Алп Арсланом и его наследниками, Яги Сияном и Кылыдж Арсланом, по лучившим кличку Красный Лев, разоряли богатейшие провинции империи, вырубали фруктовые сады и оливковые рощи, стирали с земли не только деревни, но и города.

Граф Морис уверял, что можно много дней скакать по когда-то богатому и цветущему анатолийскому плато и не встретить человеческого жилья, если не считать таковым зловонные палатки из козьих шкур – турецкий кочевой лагерь.

Эдмунд, по-прежнему восторгавшийся чудесным городом Константинополем, теперь уже, однако, не глазел на все с открытым ртом, точно саксонский простак на придорожной ярмарке. Он начал внимательно присматриваться к людям, сновавшим по узким и грязным улочкам, и вскоре, с помощью сэра Тустэна, научился распознавать различные группы населения, например, наемников, которые охраняли город; в полном вооружении, в иноземных одеждах, они слонялись по улицам и скорее напоминали хозяев города, чем наймитов империи. Среди этих варваров, защитников Византии, были и выходцы из Центральной Азии. Невероятно уродливые, они выделялись высокими скулами, приплюснутыми носами, узкими глазами и пучками сальных волос. Еще более многочисленными были турки-сельджуки; кривоногие и беспокойные, они в большинстве своем происходили из племен, враждебных Арслану. Таких варваров редко можно было увидеть пешими – они обычно разъезжали на своих приземистых лошаденках. На службе у Алексея Комнина были и представители других диких племен – болгары, словены, печенеги, половцы и многие другие.