Ф. Ван Вик Мейсон - Серебряный леопард

Аликс! Эдмунд думал о ней постоянно, думал даже сейчас, когда перед глазами мелькали желтые столбы, отделявшие ристалище от зрителей. Эдмунд глянул поверх щита, и ему показалось, что его соперник становится все больше и больше. Он постарался сосредоточиться на голубом щите, за которым маячили широкие плечи. Теперь уже были различимы серые глаза графа Рейнульфа, сверкавшие по обе стороны носовой пластины.

В следующее мгновение он почувствовал страшный удар – копье графа Рейнульфа едва не выбило его из седла. Его же собственное копье лишь скользнуло по щиту противника. Эдмунд осадил коня и, развернувшись, поскакал обратно к краю ристалища.

Отсалютовав обломком копья герцогу Боэмунду, Эдмунд глянул в сторону сэра Тустэна. Единственный глаз того пылал гневом.

– Будьте вы прокляты за свою глупость! Почем вы не отклонились, как я вам советовал?

– Забыл, – пробормотал Эдмунд; он все еще не оправился от удара графа Рейнульфа.

Ему передали новое копье, и тотчас же протрубил рог. Эдмунд снова изготовился к бою. На сей раз он не забыл о совете сэра Тустэна, однако, потрясенный предыдущим ударом, не успел вовремя отклониться. Ему казалось, что голубой щит надвигается на него со скоростью летящего дротика. Потом перед его глазами промелькнула ослепительная вспышка, и он, теряя сознание, грянулся оземь.

Случилось невероятное: впервые после посвящения в рыцари Эдмунд де Монтгомери был выбит из седла, потерпел поражение. В этот страшный момент он потерял все; он и его сестра снова стали нищими странниками. И хуже всего то, что свидетелями его поражения были самые могущественные рыцари Южной Италии.

Молча, плотно сжав губы, перекинула Розамунда через седло Громоносца кольчугу своего брата. Герт же, не скрывая слез, прикрепил к луке меч, булаву и щит. Затем, подобрав поводья коня, побрел прочь от палатки сэра Тустэна, побрел под улюлюканье слуг и пажей. Саксонец прекрасно знал дорогу к тому месту, где в свете июньского солнца гордо развевался зеленый с красным вымпел графа Рейнульфа.

Сжав кулаки, Розамунда смотрела, как уходил оруженосец. Затем, с холодным презрением взглянув на шутников, удалилась в палатку сэра Тустэна. И увидела, что седовласый хозяин палатки, прикладывая к лицу Эдмунда влажную ткань, пытается остановить кровотечение из носа и горла.

– Если бы ваш конь был посвежее, вы могли бы избежать второго удара графа Рейнульфа, – говорил старый рыцарь.

– Не вините коня, – пробормотал Эдмунд и сплюнул на земляной пол красную слюну. – Это было благородное животное. Ошибка целиком моя.

– Дорогой брат, – сказала Розамунда, опускаясь около него на колени и прижимая к своей щеке его грязную окровавленную руку, – даже твое поражение было более достойным, чем победы многих…

Он жестом заставил ее замолчать.

– Премного благодарен, дорогая сестра, но тем не менее случилось непоправимое: Эдмунд де Монтгомери выбит из седла.

Девушка упрямо покачала головой; ее короткие волосы разметались по плечам.

– Но до этого ты выдержал натиск лучшего бойца из окружения герцога Боэмунда. – Наклонившись, она поцеловала брата в лоб. – Держись, не сдавайся. Мы снова соберемся с силами и восстановим славу нашего имени. Да и не так все плохо… Ведь у нас остались еще две лошади. И у меня сохранилась твоя старая кольчуга.

Сделав над собой усилие, раненый рыцарь улыбнулся:

– Эта твоя кольчуга могла бы подойти мне, когда я был зеленым юнцом. Но теперь… Что это? – Он умолк, прислушиваясь к взволнованным голосам недалеко от палатки.

Сэр Тустэн вскочил на ноги и обнажил меч.

– Клянусь Гробом Господним, сэр Эдмунд, – рявкнул он, – никто не посмеет вытащить вас из моей палатки… даже Боэмунд собственной персоной.

Подозвав эсквайра, он распорядился загородить вход в палатку. Но вместо враждебно настроенных ратников у входа появился рыжеволосый молодой гигант в белом плаще крестоносца, обратившийся к Эдмунду со следующими словами.

– Милорд, – сказал он, – не могли бы вы приблизиться к выходу?

– Он не должен покидать мое жилище, – ответил за раненого сэр Тустэн.

– Вы меня не поняли, сэр рыцарь, мое дело может быть завершено здесь, – улыбнулся незнакомец.

Эдмунд с трудом поднялся; он вынужден был опираться на толстую палку, поданную ему оруженосцем. Боже! Какая боль пронизала его покрытую синяками спину, когда он попытался выпрямиться.

Выглянув из палатки, Эдмунд увидел своего коня в полном снаряжении. Рядом стояли двое пажей, державшие в руках кольчугу, шлем и оружие, которые он проиграл графу.

– Милорд, – громко возвестил молодой рыцарь, – граф Рейнульф из Принципата полагает, что поступил бы бесчестно, если бы согласился принять вооружение благородного рыцаря, который, сознавая, что вступает в бой в неблагоприятных для него условиях, все же показал себя с наилучшей стороны. Поэтому граф отказывается принять знаки своей победы и просит вас и вашу сестру оказать ему честь и пожаловать нынешним вечером в его шатер.

В лазурной гавани Бари в графстве Апулия, под защитой древнего форта, над которым красовалось знамя герцога Боэмунда, стояла на якоре венецианская галера. Удлиненные контуры судна свидетельствовали о счастливом сочетании скорости и устойчивости. Судно «Святой Лев», хотя и торговое, находилось под надежной защитой. В эти тревожные времена никто не рискнул бы выйти в море без достаточного количества воинов на борту.

Направляясь из Венеции в Константинополь, «Святой Лев» обогнул восточное побережье Италии и после захода в Бари должен был обойти мыс Салентина и причалить к Таранто. После стоянки в этом оживленном порту судну надлежало пересечь Адриатику, дабы войти в относительно безопасные воды одряхлевшей Византийской империи, живущей воспоминаниями о былом величии.

День был тихий и жаркий, настолько жаркий, что многие рыбаки вернулись с моря раньше обычного; они подогнали свои лодки к причалу и устроились отдыхать в тени их залатанных коричневых парусов. Даже раскормленные портовые чайки, утомившись летать, опустились на воду.

Стоя на зубчатых стенах крепости Боэмунда, высившейся неподалеку от Бари, три рослых норманна рассматривали тихую гавань и охранявший ее форт. Рыжеволосый герцог повернулся к своему не менее рыжеволосому собеседнику.

– Недели через три, сэр Эдмунд, ты войдешь в пролив, называемый греками Геллеспонтом. Затем пройдешь в Мраморное море и, если того пожелает Бог, еще через несколько дней причалишь в заливе Золотой Рог, который, как мне говорили, и является портом Константинополя. – Он сплюнул через парапет, нахмурился. – Много лет тому назад я мечтал править в этом богатом и славном городе, но Бог решил иначе. Но все равно, запомните оба, – голос его зазвенел, а его челюсть упрямо выдвинулась вперед, – в один прекрасный день я добьюсь своего и взойду на престол Византии.