Ф. Ван Вик Мейсон - Серебряный леопард

– Помоги мне, Боже! – вырвалось у Розамунды, и ее милое личико побледнело. – Я собой не владею. Это какое-то колдовство, наваждение, но я признаю тебя моим господином и мужем, каким бы своевольным и жестоким ты ни был. – Положив обе ладони ему на грудь, она слегка отодвинулась от него. – Но если ты хоть раз изменишь мне, унизишь или предашь меня, – сказала она, гордо зардевшись, – я убью тебя.

– Иного я и не ожидал. – Дрого из Четраро нагнулся и поцеловал ее руку, затем, предложив ей свою, провел Розамунду де Монтгомери в часовню.

Зима 1096-1097 годов оказалась необычайно суровой. Особенно для огромного войска крестоносцев. Доступ в город Константина иначе как группами по шесть – восемь человек для участия в богослужении в одной из сотен его церквей был им запрещен. Поэтому сподвижники герцога Готфрида, плохо одетые и истощенные, после короткой схватки у городских ворот с наемниками-печенегами были переправлены на азиатский берег.

Лишь немногие важные графы и бароны были размещены в каких-то древних казармах. Огромное же большинство рыцарей мерзло в тонких палатках, в то время как их воины, оцепенев от холода, ютились в плохоньких хижинах или укрывались среди крутых холмов близ Хризополя.

Положение усугублялось еще и тем, что стаи саранчи опустошили летом все поля. Тяжело было доставать продукты питания и фураж. И если бы имперские галеры не завезли зерно из-за Эгейского моря, многие и многие франки уже умерли бы от голода.

Столкновения между вспыльчивыми франками и их союзниками-варварами, конечно, были неизбежны. Но еще чаще, вопреки обетам крестоносцев, западные бароны нападали друг на друга. Была и еще одна причина раскола и распрей среди крестоносцев. Нередко Алексею Комнину удавалось хитростью или подкупом заполучить клятву верности у вновь прибывших крестоносцев. Только немногие из них смогли противостоять обильным подаркам, лести и просто угрозам.

Следуя примеру храброго, но недальновидного и пустого Хью из Вермандуа, многие знатные люди простодушно вставали на колени перед христолюбивым императором, завороженные блеском бриллиантов на его пальцах.

Один за другим Готфрид Бульонский, Робер Фландрский, Болдуин и Юстас Булонские торжественно обещали восстановить правление Византии в любых захваченных провинциях или в городах, которые когда-то принадлежали империи! Эти неграмотные властители только много позднее узнали, к своему искреннему удивлению, что Византийская империя когда-то простиралась далеко на запад вплоть до Гибралтара и охватывала всю Италию и всю прибрежную часть Северной Африки, так же как Египет и Святую Землю!

Тысячи проблем осложняли жизнь облаченного в пурпур, всегда терпеливого и с виду доброжелательного императора. В беломраморных залах просторного дворца Августеон всегда допоздна горел свет. Великий логофет, или военный министр, брат императора, чей авторитет еще поднялся с присвоением ему титула субастократора, и цезарь – главный трибун для всей империи, сидели в ожидании вестей из Фракии от Мануэля Бутумита. Этот способный и склонный к политическим интригам генерал был отправлен туда, чтобы поприветствовать, а затем и сопровождать к месту назначения прожорливых юных норманнов герцога Боэмунда Тарантского.

Все получилось очень удачно, улыбались они. Прибывшие франки расположились в заснеженном лагере на азиатском берегу, где они могут драться между собой и грабить в свое удовольствие, не причиняя вреда столице империи. Между тем арсеналы Константинополя работали дни и ночи, чтобы экипировать византийскую армию, которая по весне должна была присоединиться к крестовому походу.

Имперские офицеры, озабоченные набором ратников, уже проникали на холмы Греции и Македонии. Специальные эмиссары, снабженные тяжелыми сундуками с золотом, вели переговоры с некоторыми, облаченными в меха, независимыми главарями сельджуков и с мелкими султанами печенегов, рыскавших по северным берегам Черного моря. Поэтому непривлекательные, низкорослые варвары печенеги, словены и сельджуки тысячами пополняли войска христиан. Но среди них не было истинных христиан, а лишь поклоняющиеся луне язычники и мусульмане. Общими у них были только храбрость, зверская жестокость и неутолимая жажда наживы.

Новости лишь изредка проникали в роскошную опочивальню, где выздоравливал Эдмунд де Монтгомери. Рана в спине, которой он легко мог избежать, если бы надел кольчужную рубашку Боэмунда, постепенно затягивалась.

Однажды вечером бывший граф благодаря уходу греческих врачей почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы надеть на себя настоящую кольчугу. И тогда появился граф Лев Бардас. Это был, несомненно, самый красивый пожилой человек, которого англо-норманн когда-либо видел. В великолепном алом наряде с золотой брошью византиец подошел и, к немалому удивлению Эдмунда, преклонил свою благородную голову, чтобы запечатлеть на руке раненого горячий поцелуй.

– Я поджидал, о доблестный рыцарь, пока силы вернуться к вам, – произнес пожилой патриций на нормано-французском языке с акцентом. – Мне хочется выразить вам благодарность. Однако мне не хотелось бы утомлять вас…

Уловив изумление на лице англо-норманна, он улыбнулся. Затем, поколебавшись, спокойно уселся перед жаровней и протянул ноги в голубых гетрах к теплу.

– Известно ли вам, кто я? – спросил он Эдмунда.

– Быть может, вы мой хозяин, который управлял Анатолией? Разве не вы трижды предотвратили вторжение сарацинских армий?

Все еще улыбаясь, патриций закивал головой:

– Может, и так, сэр рыцарь. Да, это я. В те дни империя имела настоящую армию, не жалкое европейское отребье, но крепких воинов из азиатских провинций Каппадохии, Армении и Анатолии. Но кто же рассказал вам о моих малозначительных кампаниях? Несомненно, моя племянница Сибилла, – Уверенно заключил он.

Эдмунд наклонил голову, и его рыжие, рассыпавшиеся по плечам волосы запылали в отблеске свечей.

Ветеран приблизился к постели и опустился на колени.

– Может быть, Сибилла рассказала, почему я считаю себя в неоплатном долгу перед вами?

Граф Аренделский пожал плечами:

– Она лишь упоминала о том, что я будто бы спас кого-то из ваших родственников от смерти. На него напали пьяные варяги.

– Да уж, и в самом деле родственника, – засмеялся граф Лев. – Ваша доблесть сохранила жизнь моему единственному сыну Титу. – И старик с грустью добавил: – Тит Бардас, увы, единственный продолжатель моего рода. Теперь вы можете понять, почему я навсегда останусь вашим должником?

– И где же ваш благородный сын? Я хотел бы поприветствовать его.

– Сейчас его нет, к сожалению, в Византии. Он ждал целую неделю, пока вы поправитесь, но ваша рана заживала медленно, и он уплыл с заданием вербовать ратников в землях за Херсонской провинцией.