Ф. Ван Вик Мейсон - Серебряный леопард

– Значит, Боэмунд не воспользовался перевалом между горами Боюс и Тимфе?

– Нет. Его вассалы быстро продвигаются к перевалу, который находится севернее.

Эдмунд не понял, содержался ли оттенок разочарования в словах Сибиллы, поскольку она снова обняла его за шею.

– О, это прекрасные новости. Значит, моя… то есть неосторожная болтовня Тустэна не принесла никакого вреда. Должно быть, Герту удалось пробиться! – с облегчением воскликнул граф.

Тяжелое бремя свалилось с его плеч. И он в первый раз за все эти недели весело рассмеялся…

В тот вечер от Сибиллы исходил какой-то особый, возбуждавший чувственность аромат. Обильнее обычного она использовала косметику. Впрочем, все это, вероятно, было связано с тем приемом, который она недавно покинула. Платье ее не имело ничего общего со старинной модой – сильно открытое, очень длинное, сшитое из полупрозрачного голубого шелка, усыпанного миниатюрными золотыми звездочками, кометами и другими астральными символами.

– О, Эдмунд, сегодня вы выглядите гораздо лучше, вы почти поправились, – щебетала она. – Я впервые снова вижу румянец на вашем лице. – Сибилла опустилась на меховой коврик перед его постелью и принялась ласково перебирать рыжие кудри Эдмунда. Именно в это утро он немного подрезал их и опустил челкой на лоб по моде франков, введенной фатоватым графом Стефаном Блуа. – Мне кажется, – продолжала Сибилла, – что я вижу некоторые признаки любви… или нет?

– Признаков будет еще больше, – намеренно заверил он ее, – если только я смогу точно узнать, что именно говорил в ту ночь в библиотеке Деспоины.

– Я клялась уже тысячу раз, что не спрашивала, а вы не сказали ни слова о предполагаемом пути герцога Боэмунда! – поспешила напомнить Сибилла.

Он провел ладонью по лбу.

– Да, клялись и… и теперь я верю вам, милая леди.

Византийка слабо вскрикнула и так крепко прижалась к нему, что Эдмунд ощутил соблазнительную Упругость ее груди у своего бедра.

– О, Эдмунд! Эдмунд! Разве ты не замечаешь, как сильно, как искренне я полюбила тебя. Любовь моя к тебе как море глубока и столь же бесконечна.

Впервые за многие недели кровь его вскипела, возбужденная ее женственностью и нежностью.

– Но… но… заикаясь, шептал он, – ты… герцог Боэмунд… разве ты не была…

Сибилла вздохнула и положила голову ему на колени. Он почувствовал, как напряглось ее тело. – Я стала наложницей милорда Боэмунда открыто и не стыдясь, – заговорила она, словно обращаясь к небольшой статуе языческой полубогини Психеи [17], – потому что он дал слово сделать меня герцогиней, как только отвоюет Амальфи у своего брата. Но свое обещание он нарушил, поскольку, приняв крест, не может сражаться со своим братом.

По щекам Сибиллы покатились слезы.

– Клянусь, Эдмунд, любимый мой, что, кроме него и моего мужа, который пал в битве против печенегов, в моей постели не было мужчин. Поверь мне! Ты должен верить мне!

Рука Эдмунда скользнула по золотой булавке, поддерживающей ее волосы, потом он сжал пальцами ее подбородок.

– Это правда?

– Клянусь распятием! – воскликнула Сибилла. – Пусть Господь мой Иисус пошлет мне смерть, если я лгу!

Женщина бросилась к нему и прижалась губами к его губам. Она осыпала поцелуями его повлажневшие запавшие глаза и осунувшиеся щеки, целовала их до тех пор, пока они не потеплели и не порозовели. Наконец она в изнеможении отпрянула от него, почти бездыханная и, естественно, порядком растрепанная.

– Прости меня, Эдмунд! Я не должна была возбуждать тебя сейчас. Ты должен скорее поправляться и собирать в поход свой отряд…

– Какой отряд? – удивился Эдмунд.

– Разве мой дядя не сказал?… – Она запнулась.

– Нет. О чем ты говоришь? Какой отряд?

– Сегодня вечером, – нерешительно начала Сибилла, – мой благородный дядюшка Лев сообщит о своем намерении преподнести тебе достаточное количество золота. Его хватит, чтобы ты набрал отряд, который последует за твоим знаменем против сельджуков.

– За моим знаменем? За изображением Серебряного Леопарда? – переспросил Эдмунд, совершенно озадаченный.

– Да. И я молюсь, чтобы ты скорее поправился и повел этих людей на освобождение Иерусалима.

Эдмунда де Монтгомери охватило ликование. Однако он быстро подавил свои восторги.

– Но я не могу принять такой царский подарок. Я сделал то, что сделал бы любой рыцарь, – спас собрата-дворянина от смертельной опасности.

Сибилла загадочно улыбнулась:

– Чепуха. Ты же не хочешь, чтобы самонадеянный грубиян, твой зять, превзошел тебя? Здесь, в Константинополе, барон Дрого из Четраро уже собрал около сотни хорошо обученных вооруженных воинов. – Легко, как крылья мотылька, ее пальчики запорхали по его густым рыжеватым бровям. – Ты не можешь допустить, чтобы бывший граф Аренделский выступил против неверных без последователей и окружения.

– Но… но ведь я поклялся в верности Боэмунду! Усевшись на край его постели, Сибилла глубоко

вздохнула:

– Ты просто лишился рассудка, если всерьез полагаешь, что Боэмунд возьмет тебя обратно к себе на службу. Тебя, которого он должен считать предателем! Поэтому будет умнее собрать отряд, который ты поставишь под знамя какого-нибудь достойного вождя, вроде графа Болдуина Булонского.

– В том, что ты говоришь, есть смысл, – согласился Эдмунд, хотя ее слова: «Тебя, которого он должен считать предателем», удивили его. – И все же… я не могу по чести покинуть службу у своего господина до тех пор, пока он не освободит меня от моей клятвы.

– Он это сделает, – заверила Сибилла, – ради меня. А я буду просить об этом. Ведь этот веселый плут мне задолжал…

К середине марта в садах, раскинувшихся на террасах, поднимавшихся по холмам Константинополя, зацвели иудино дерево, абрикосы и миндаль. Степи на высоких азиатских берегах покрылись пестрым ковром ярких полевых цветов. К этому времени к Эдмунду полностью вернулись его былые силы. Теперь он уже мог проводить половину дня верхом и постепенно возобновлял свои военные упражнения.

Однако пока он не считал себя готовым к верховой езде на Громоносце. Этот конь отъелся на тучных пастбищах за Хризополем и стал гладким, жирным и очень резвым. Эдмунд пока не мог размахивать тяжелым мечом или булавой более получаса. И все же было заметно, как он прибавлял в весе, и только багровый шрам повыше правого бедра указывал место ранения, из-за которого граф едва не лишился жизни.

Чтобы было удобнее осуществлять задуманное, англо-норманн выбрал себе пристанище в покинутых казармах за городскими стенами в районе Галаты. Казармы были старые, не отапливались, их построили еще в царствование Феодосия Второго. Вокруг них толклись не имеющие господина ратники, рыцари и безработные наемники. Многие из них потянулись к появившемуся в казармах рыцарю. Один за другим принесли присягу и были зачислены в отряд графа тридцать пять закаленных ветеранов. Они были готовы сражаться под серебристо-голубым знаменем сэра Эдмунда де Монтгомери.