Жеральд Мессадье - Цветок Америки

Объявленный схизматиком на Пизанском соборе в 1511 году, Юлий II, в свою очередь, в 1512 году созвал собор в Латране, чтобы отлучить от церкви французского короля. Эти баталии за папскую тиару, по правде говоря, ничего не меняли в повседневной жизни.

Франц Эккарт решил не писать больше катренов. Излишняя предосторожность: отец Лебайи пришел к нему с известием, что кардинал Жорж д'Амбуаз умер несколько месяцев назад. Его партия осталась без вождя.

Сибуле, почти семидесятилетний и с трудом передвигавший ноги, приехал в Анжер ради удовольствия повидаться со своей хозяйкой. Он рассказал ей, что Сидони, сестра Гийоме, умерла от грудной жабы; кондитерская перешла в руки ее двадцатитрехлетней дочери, которая прекрасно справляется.

— Гийоме и сам уже не так молод, — добавил он. — Дело ведет теперь его сын Гонтран.

Положительно, кондитерские оказались долговечнее королей: Жанна и ее партнеры проводили в мир иной уже троих, а вскоре за ними наверняка последует четвертый, ибо люди шептались, что Людовик XII тяжело болен.

Все годы, проведенные на Эспаньоле, Жанна жила на свежем воздухе. Но возраст сделал ее зябкой: кроме особо теплых весенних и летних дней она предпочитала местечко у очага. Любимым ее чтением был перевод трактата Сенеки «О спокойствии духа», изданный Франсуа в печатне «Труа-Кле».

Книга порой выскальзывала у нее из рук, и она погружалась в сумеречную дрему. И вновь видела любимые лица.

Однажды ей показалось, что у очага стоит Бартелеми; она улыбнулась ему и хотела с ним поговорить, но тут Фредерика зашла спросить, не нужно ли добавить чеснока в фрикасе из пулярки.

В другой раз ей привиделся Дени, в слезах. Она пришла в страшное волнение, привстала с кресла. Осознал ли он, наконец, свое преступление? Раскаялся ли?

Но видение исчезло.

В 1513 году Людовик XII, разбитый под Новарой Святой Лигой Юлия II и Максимилиана, потерял Миланское герцогство. Швейцарцы осадили Дижон. Генрих VIII Английский взял штурмом Теруан и приказал срыть крепостные стены. Столько денег потрачено, столько крови пролито — и все кончилось пшиком. Более шестидесяти лет наблюдений за родом человеческим породили в душе Жанны безмерную грусть.

Но также гордость, ибо она смогла оградить своих от горестей и разочарований, неизбежно постигающих тех, кто имеет дело с владыками.

В нынешнем, 1513 году она собрала всю родню в доме л'Эстуалей: Феррандо, Анжелу, их сыновей, Франсуа, Жака Адальберта, Деодата и Леонса Дульсе.

— Я состарилась, — сказала она, — и жизнь моя не вечна. За полвека мы создали дело, которое сумели расширить благодаря смелости и рачительности. Начала я с кондитерских. По иронии судьбы, заморские наши плантации производят сахар. Мы владеем также суконной мануфактурой, фермами, виноградниками, печатней, Морской компанией из пяти кораблей и страховой компанией. Наконец, домами — в Париже, Страсбурге, Анжере, Женеве, а теперь и в Кадиксе. Все это позволяет нам вести и банковские дела. Вы все получаете равную долю от прибылей. Я обращаюсь к вам с просьбой: не допустите, чтобы тщеславие погубило плоды стольких усилий. Мы сумели сохранить наше достояние, избегая ввязываться в ссоры владык. Для них любой чужак — враг, и все блага этого мира должны, в конечном счете, перейти к ним. Никто не стоит дальше от христианства, чем властитель, — начиная с самого папы. Все, кто носит меч, — люди пропащие. Власть — развращающий червь. Пусть никогда не соблазнит вас желание блистать и хвастать богатством. Никогда не разлучайтесь. Ваша сила — в единстве. Пусть ваши дети растут с этой верой.

Они выслушали ее в молчании. Она воспитала их и поженила, а те, кто не был воспитан ею, согрелись в лучах ее солнца. Она была их тайным голосом.

— Когда я уйду, — добавила она, — вам нужен будет глава. Им станет Франсуа.

Жанна умолкла. Франсуа наполнил бокал вином и подал ей, потом поцеловал ее. Его жена, Феррандо, Анжела и все остальные, включая детей, последовали его примеру.

Она ощущала себя легкой. Наверное, слишком легкой. Жизнь уменьшила ее и сделала словно бы пористой.

Однажды сентябрьским утром она получила почту из Кадикса, адресованную Морской компании и доставленную на «Ала де ла Фей», которая теперь совершала регулярные рейсы между Кадиксом и Санто-Доминго, как и четыре других корабля, сновавших туда и обратно с полными трюмами.

Дорогая Жанна,

вот уже два года, как ты уехала, но ты по-прежнему со мной в Каса-Нуэва-Сан-Бартоломе. Если бы я забыл тебя, Хуанита напомнила бы о тебе смехом, который она переняла у тебя. У нас с Валерией родился второй ребенок, мальчик, Хуан. С помощью Жоашена, который иногда, увы, слишком редко — к нам заходит, мы стараемся оградить его, равно как самих себя, от новых болезней, появившихся на острове — смертельно опасных для карибов и даже для рабов из Африки, не говоря уж о белых.

Поскольку Феррандо назначил меня управляющим плантациями, новый губернатор разрешил мне стать испанцем, и я зовусь теперь Хосе Хуньяди де Стелла. Язык их я уже хорошо знаю, в чем сильно помогли мне уроки Франца Эккарта, который некогда учил меня латыни.

На наших плантациях работает целая сотня черных рабов, и Феррандо решил, что именно я сумею управляться с ними без той жестокости, которая процветает на других землях.

Жоашен стал вождем местных карибов, и, поскольку ему удалось усмирить мятеж рабов, губернатор относится к нему благосклонно. Хочется верить, что он проявил милость ко мне, зная о том, что нас связывает.

Наши жизни завершатся на земле, но ты, ты первая из всех, знаешь, что они продолжатся в ином месте, и ты знаешь, что я с тобой.

Пегас чувствует себя превосходно, и, поскольку на Эспаньолу привезли кобыл, я надеюсь, что он недолго останется холостяком.

Горячо поцелуй от меня Франца Эккарта, моего отца. Он самый нежный отец, о котором только можно мечтать.

Хуньяди де Стелла. Он соединил два имени — имя крови и имя сердца.

Она показала письмо Францу Эккарту, увидела, как увлажнились у него глаза, и не стала спрашивать, вернется ли он на Эспаньолу, когда ее не станет, а просто сказала:

— Я хочу, чтобы он был в числе наследников.

Желая увериться в этом, она сама написала Франсуа, ибо опасалась, что Франц Эккарт из скромности промолчит о своем сыне.

Двадцать пятого сентября она собирала груши в саду и вдруг тихонько вскрикнула. Франц Эккарт, находившийся в нескольких шагах, тут же подбежал, чтобы поддержать ее.

Она лишилась чувств. Он отнес ее на руках в нижнюю залу и усадил в кресло.

Вскоре она пришла в себя и открыла глаза. Упавшие очки остались в саду. Он вновь поразился голубизне ее глаз.