Анатолий Коган - Войку, сын Тудора

Господарь в то время был верховным судьей своей страны. Дела помельче обычно разбирали два княжьих ворника — Верхней Земли и Нижней — и пыркэлабы крепостей, сам князь судил только наиболее важные. А для этого, когда позволяли военные заботы, разъезжал по Молдове, отправляя правосудие по городам и весям, как деды его и прадеды. В Белгороде в тот день для суда приготовили бывшую генуэзскую торговую палату — Фряжский дом.

Когда юноши, следуя, словно оруженосцы, за мессером Антонио, подошли к этому зданию, вокруг уже стояла гарнизонная стража и шумела толпа. Под колоннадой, окружавшей прямоугольный двор палаты, были собраны государевы чиновные люди и именитые белгородцы. Особняком, в простых суконных суманах, теснились небольшой, но гордой кучкой выборные военачальники немногих крестьянских общин, еще не проглоченных боярской ненасытной алчностью. Все стояли, посматривая на большое позолоченное кресло с высокой резной спинкой, поставленное на видном месте для господаря. Съехавшиеся в город по случаю прибытия государя бояре, спесиво посматривая вокруг, тоже собрались вместе и перешептывались в углу, сверкая золотом, парчой и отделкой драгоценных сабель.

Наконец быстрой походкой вошел и сел на свое место Штефан. Следом вошли и стали вокруг княжьего кресла пыркэлабы Дума и Германн, молодой думный боярин и будущий логофэт Тэут, думный дьяк Тоадер. Где-то за ними возвышалась мрачная фигура Хынку и угадывалась черная хламида княжьего лекаря Исаака.

Господарь медлил, чего-то ожидая, и в зал, кланяясь князю и извниняясь за опоздание, вошел в сиянии алого бархата и золота высокий мужчина лет тридцати пяти — посол Венеции Боргезе Гандульфи. Синьор Гандульфи ехал через Молдову и Крым к могущественному Узун-Хасану, царю персов и кочевых турок, азиатскому противнику Мухаммеда II, и прибыл в Белгород из Сучавы. Воевода попросил посла — единственного из присутствующих — сесть на мгновенно появившийся откуда-то табурет. Потом, увидев Зодчего, радушным жестом подозвал его к себе, пригласив занять место по правую свою руку.

Начался суд.

Первыми выступили вперед, преклонив колена перед господарем, огромный боярин и невысокий, но жилистый сотник Оана. За несколько лет до того князь Штефан пожаловал сотника землей, на которой вскоре поселилось десятка два семей из Орхейсккого цинута, откуда Оана был родом, — его давних знакомцев, родичей и соратников по войску. Теперь угодья нового села граничили с владениями богатого пана Утмоша, сына великого армаша покойного господаря Штефана II и хозяина обширных земель на юго-западе Тигечского цинута.

Тоадер-дьяк громким голосом зачитал лист. Боярин Утмош бил челом на людей соседнего села. Соседи-крестьяне, Оана с его людьми, дескать, безвинно забили досмерти боярского холопа, цыгана Жулю, что подтверждается свидетелями, которые обнаружили тело упомянутого раба в ихней роще; от выдачи же убийцы пану Утмошу, как требует обычай и закон, сельчане злостно отказываются. Вот и просит боярин великого государя оказать справедливость, присудить ему за то душегубство полторы сотни быков добрых из имущества виновных, ибо злодейство то поистине неслыханное и требует суровой кары.

Заговорил сотник. Кривя обветренные губы, оттягиваемые набок прикрытым усами белесым сабельным шрамом, ответчик заявил, что ни один его селянин душегубства не совершал, а стало быть, селу ни выдавать на расправу некого, ни лучшую часть правой своей вотчины отдавать боярину не за что.

Тогда раздался голос князя:

— Есть у тебя, пан Утмош, тому делу свидетели?

— Есть, великий государь.

— А у тебя, сотник Оана?

— Коль спросят, ответим, — уклончиво начал тот, но тут же гордо выпрямился. — Хотя, правду сказать, государь, какие из нас свидетели? Не видели мы в глаза ни усопшего, упокой его господь, ни татей тех, что на нашу землю его приволокли.

При этих словах Войку заметил, как довольно переглядываются паны-бояре в своем углу. По старому закону, в ответе за душегубство, если убийца не пойман, был хозяин земли, на которой найдено тело. В данном случае — Оана и его люди.

— Хорошо, — сказал Штефан. — Ступайте все за дверь. А ты, Борча, — приказал господарь одному из ближних воинов, — впускай их потом к нам, да смотри, по одному. — И сделал знак попу выступить вперед с крестом для присяги.

— Ох и умный же князь! — выдохнул Володимер. — Гляди, что сейчас будет!

Первым вошел свидетель боярина — его конюх. Господарь заставил его рассказать подробно, в какое время нашел он убитого, где и как тот лежал, во что был одет. Затем ввел и следующего, которому были заданы те же вопросы. Ответы оказались, конечно, разными.

— Добро, — сказал князь. — Ты, стремянный Костя, говоришь что на Жуле был синий кушак, а конюх Ион целовал крест, что красный. По-твоему, он лежал у межи, а по его словам — в самой роще. Почему лжешь богу и князю своему, Ион? — возвысил голос господарь. — Или то Костя лжет?

Свидетели рухнули на колени, мелко крестясь.

— Видел ли ты мертвеца или не видел, Ион? — грозно спросил Штефан. И когда холоп не смог выдавить ни слова из окаменевшей глотки, негромко позвал: — Палач!

Косматый белгородский палач готовно выступил из тени колоннады, неся перед собой наполненный жаром тигель и раскаленный докрасна железный прут.

— Видел, государь, видел! — взвыл стремянный. — Это он не видел, Костя! В рощу он, государь, и не ездил!

Штефан взглянул на Костю, и первый из свидетелей склонил голову до земли.

— Что скажешь? — голос князя был зловеще спокоен.

— Правда, великий государь. Не ездил я в ту рощу.

— Почему же сказал, что кушак был красный?

— Цыган красное любит, — ответил Костя глухо. — Что за цыган без красного кушака, — уже смелее добавил слуга, увидев улыбки на лицах присутствующих.

— А за ложную клятву знаешь, что следует?

— Знаю, государь. — Стремянный, могучий мужик с проседью в длинных усах, с иссеченным саблями лицом, вздохнул. — Вели казнить.

Допрос свидетелей продолжался. Вскоре стало ясно: из десяти только двое побывали в злополучной роще и видели труп.

— Зачем же ты, конюх Ион, — по-новому повернул допрос господарь, — в чужую рощу ездил?

Ион растерянно озирался, не зная что сказать.

— Кобылу искал! — выпалил он наконец первое, что пришло на ум. — Кобыла от меня убежала!

— Значит, боярская кобыла паслась на крестьянской земле. Зачем же сразу не сказал, что потраву пустил? Будешь говорить, как было, или не будешь?

Холоп упал на каменный пол, всхлипывая и дрожа. Палач, повинуясь взгляду князя, подошел и положил на плечо лжесвидетеля тяжкую руку.

— Все скажу, великий государь! — крикнул тот в ужасе. — Все!