Анатолий Софронов - Сын

Алексей Платов.

Евдокия Платова.

Михаил Платов.

Ольга Платова.

Екатерина Шувалова.

Семен Безбородько.

Николай Головоногов.

Андрей Трошин.

Григорий Померанцев.

Степан Камарчук.

Мария Сорокина.

Галя— официантка.

Секретарь Трошина.

Посетители ресторана.

Осенний парк. Входят Катя и Алексей. Они продолжают разговор. Издалека доносится музыка.

Алексей. Странно человек устроен... Волновался, готовился, мечтал о поездке, а теперь, когда нужно уезжать, начинает думать... Ты меня не слушаешь?

Катя. Слушаю.

Алексей. Думать об этих кленах, дорожках, улицах, вспоминать о любимых скамейках... Неужели тебе не хочется поехать?

Катя. Нет. Мне хочется ходить по этим дорожкам, сидеть на любимых скамейках, встречать весну и провожать зиму.

Алексей. Через три года мы вернемся и ничего не узнаем: ни нашего города, ни этого парка. Разве это не интересно?

Катя молчит.

Можно, вероятно, прожить всю жизнь на одном месте, не торопясь, спокойно, размеренно делать свое дело. А можно... Можно увидеть весь мир, всю планету, в один год прожить сто лет.

Катя. Алеша, ты фантазер! Все зависит от человека — можно жить здесь и увидеть гораздо больше.

Алексей. А я хочу знать — как к нам относятся в Африке. Не по газетам знать, а сам, лично...

Катя. Алешенька, милый, почему надо обязательно куда-то уезжать?

Алексей. Ну пойми! У меня какая-то страсть уезжать, возвращаться, опять уезжать. Все видеть, быть за тысячу километров от дома, в другом конце планеты... Африка!.. Что ты знаешь о Кении?

Катя. Это где-то очень далеко. Я не могу знать обо всем, что так далеко.

Алексей. Для меня это сейчас близко. Нет, все-таки скажи, что ты знаешь о Кении?

Катя. Это где-то около экватора.

Алексей. А еще?

Катя. Там пальмы.

Алексей. Еще!

Катя. И, конечно, обезьяны.

Алексей. Еще, еще!

Катя. Тигры!

Алексей. Тигров нет... там львы... жирафы. Кению очень любил Хемингуэй. Он там охотился.

Катя. В снегах Килиманджаро, да?

Алексей. Да! Хемингуэй охотился, а я буду искать нефть.

Катя. Ты будешь искать нефть, а я буду охотиться на антилоп?

Алексей. Почему на антилоп?

Катя. Так делала Мэри, жена Хемингуэя.

Алексей (после молчания) .

Катя. Алеша, а вдруг я не способна стать Мэри? Согласись, бывают же не только героические личности.

Алексей. В Сталинграде, где погиб твой отец, шли на смерть не только героические личности.

Катя. Ты все преувеличиваешь. Ну, поедешь, ну, поработаешь... Вернешься обратно, если тебя не съедят эти африканские львы... И все. Разве не так?

Алексей. Не так, Катя, совсем не так. Что мы знаем о счастье? Что такое счастье?

Катя. Вот сейчас мы с тобой в парке. Это счастье.

Алексей. А мы с тобой там — это не счастье? Я хочу успеть сделать в своей жизни как ложно больше, хочу принести людям много радости, счастья. Люди получат свою нефть — это счастье. Счастье для них, там.

Катя. По-моему, мы ошибаемся, когда ищем счастье за синими озерами. Оно здесь, рядом. Умей его только тихо послушать и понять... (Замолчав, смотрит на Алексея.) Алеша, а нельзя без крокодилов?.. Ты будешь постоянно в экспедициях, будешь искать, искать, искать нефть. Для тебя это главное. А я? Для меня, пойми, — моя работа, мои опыты. А что я буду делать там? Ко львам я даже в зоопарке боюсь подходить. А в зоопарке они в клетках. Я не могу ехать, Алеша. Мне там просто нечего будет делать. Ты не Хемингуэй, а я не Мэри.

Алексей. Нет, ты поедешь! Все равно ты поедешь!

Раскаты грома. Дождь. Алексей и Катя бегут на авансцену. Опускается занавес, на котором — высвеченные контуры города. Гремит гром. Шум дождя.

(Привлекая Катю к себе.) Родная моя, ничего я так не хочу сейчас — как быть понятым тобой! Ты подумай, десятки тысяч наших парней сейчас в Африке, в Азии, на Кубе... В джунглях прокладывают дороги, в пустынях, в горах ищут нефть. Ты подумай — такие же парни, как я. Чем я хуже их? Или чем они лучше меня? Ты поедешь, слышишь, поедешь! Я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной. И я не пущу тебя! На всю жизнь не пущу!

Квартира Платовых. Платова перекладывает в чемодан рубашки Алексея. Жилкин с гитарой, напевает песню.

Жилкин (закончив вторую строфу) . Я мешаю вам, Евдокия Васильевна?

Платова. Что вы, Григорий Афанасьевич, я люблю, когда вы поете. Особенно в последний раз в вашем народном театре очень понравилось.

Жилкин. Я волновался тогда так, что у меня и голос потерялся.

Платова. Я привыкла к вашему голосу.

Жилкин. А я к вам... Понимаю — не надо. Для меня и то счастье, что я вижу вас.

Платова. Вы все шутите, Григорий Афанасьевич.

Жилкин. А что же делать одинокому человеку? А вы все Африку изучаете?

Платова. Приходится.

Жилкин. Значит, уезжает Алексей?

Платова. Собирается. Государство там молодое. Помогать ему — наш долг.

Жилкин. Долг-то долг... Только иногда за наше добро про нас же и всякие пакости говорят.

Платова. Ну, не все же так. За добро и нам добром платят.

Жилкин. Согласен. Только я не слышу. А вот тех, что пакости говорят, слышу... Каждый вечер по радио слышу.

Платова. И не противно вам слушать?

Жилкин. Противно, а слушаю. Любопытно.

Платова. А что же это вы до всего такой интерес имеете?

Жилкин. Сверяю, что капиталисты говорят и что другие болтают. Я-то знаю, что у нас делается.

Платова. Действует на вас радио.

Жилкин. На меня никакое радио не действует. Радио само по себе, а я сам по себе. Как говорится, вольный сын эфира.

Платова. Не так давно вы не были вольным сыном эфира.

Жилкин. Как?