Анатолий Коган - Войку, сын Тудора

Мария-Войкица настороженно встретила появление Роксаны, поколебавшей ее положение первой красавицы при дворе Штефана-воеводы. Но вскоре тоже прониклась к ней приязнью. Роксана не была соперницей; Войкице это подсказывал не еще полудетский ум, а зрелое уже женское чутье.

Одна из портьер отодвинулась, пропуская четвертую Марию — гречанку-карлицу, любимицу княгини. Переваливаясь на коротеньких ножках-пеньках, увешанная драгоценностями карла с важным видом проковыляла через покой; ее вид мог бы вызвать улыбку, если бы не злобный взгляд, буравивший, казалось, не только людей, но даже камни. На этот раз свирепые глазки карлы дольше всего задержались на двух княжнах — Роксане и Войкице.

— Снюхались красны девицы, — презрительно уронила она, проплывая под звон монист по ковру.

Это была, конечно, дерзость; из глаз юной мунтянки брызнули слезы, Мария-мать с негодующим видом выпрямилась на стуле. Роксана, напротив, не подала виду, что слова уродки достигли ее слуха. Ничем не отозвалась на выходку своей фаворитки и сама государыня. Только когда карла выкатилась из комнаты, пробурчав еще что-то себе под нос, Мария вздохнула и перекрестилась.

— Блаженны убогие духом, — сказала княгиня. — Судить их — дело господа, не наше.

С начала нашествия, с того дня, когда здесь нашла приют княжеская семья, в Хотине установился такой образ жизни, суровый и размеренный, напоминавший Роксане византийские будни их мангупского дворца. За пределами женских покоев тоже давал себя чувствовать их суровый дух, будто не были эти стены еще недавно польской крепостью, будто не отбил ее Штефан-воевода у веселых и гордых ляхов тринадцать лет назад. Дни текли в ожидании бедствий, в готовности к защите и гибели: уж очень большой, небывало грозной опасностью веяло с полей сражений, по которым двигалось нашествие. Потому и падали в тишину Хотина вести, словно тяжкие камни в недвижимое зеркало лесного озера, взрываясь в здешнем напряженном безмолвии, как бочонки с порохом под мирными куртинами цитадели, к которой давным-давно не жаловала война.

Женская половина, по молдавскому, заимствованному у Рума обычаю — накрепко замкнутый мирок, куда сами паны пыркэлабы входили лишь изредка и при особой необходимости испросив перед тем разрешения у княгини, — женская половина тем не менее всегда знала, что происходит за его нерушимой границей — всем известным порогом. Новости приносили быстроногие служанки и рабыни, большей частью — цыганки, хотя главной их поставщицей была все-таки гречанка-карла, собиравшая известия с воли среди женской челяди, как боярин — оброк и дани с людей своих деревень. Но еще задолго до того, как Мария-уродка торжествующе вкатится в покои своей повелительницы, чтобы оповестить ее о новом происшествии, женская половина узнавала о том, что что-то стряслось. Может быть, это действовало обостренное постоянной опасностью женское чутье; может быть также, в укрывшемся за стенами отгороженном от мира пространстве Хотина важные вести не могли не носиться, как осенние листья в застоявшемся воздухе.

Так было и в этот день. Едва на стенах заметили появление дружины Чербула, как в большом покое княгини почувствовали, что снаружи что-то происходит. Никто не подал и виду, что взволнован или мучим любопытством: знатным дамам это было не к лицу. Но тишина в зале стала напряженнее, руки и пальцы, спицы и иглы замелькали быстрее.

Вкатилась карлица, долго шептавшая что-то княгине на ухо, под встревоженными взорами присутствующих. Потом ее высочество объявила всем, что в поле появились новые люди, пока — в малом числе, так что беспокоиться не следует.

Новости продолжали размеренно поступать на женскую половину. Высокородные затворницы постепенно узнавали о том, что неведомые пришельцы храбро бьются возле ворот с тем ужасным сбродом, который уже несколько лет обступает Хотин, что страже никак не удается опустить для них мост, наконец, что оставшиеся в живых — молдавские воины — вступили под сень твердыни и находятся в безопасности.

Сердца женской половины забились с новой тревогой и надеждой. Прибывшие в крепость люди могли доставить важные вести о событиях в тех местах, где шли бои, о судьбах отцов, мужей и братьев. Они могли, наконец, сообщить, что война приближается и к долине Днестра, где стоит Хотин.

Это, действительно, было близко к истине.

Войку был опознан, как только он вступил в крепость; младший из пыркэлабов видел его и под Высоким Мостом, и в Белой долине. Сотника сразу увели в дом, где у бояр и капитанов с ним состоялась долгая беседа. Потом старший из пыркэлабов послал к княгине жену куртянина с просьбой удостоить его разговором. Мария приняла Влайку в малом, личном покое, увешанном иконами, где проводила в молитве немалую часть дня. Выслушав старого воина, Мария величественно возвратилась к своему высокому креслу в большой комнате.

— Пусть войдет, — сказала она пыркэлабу.

Минуту спустя, держа в руке гуджуман, перед дамами предстал Чербул. Сотник глубоко поклонился своей государыне и выпрямился, удивленный той странной тишиной, которая его встретила. Ничто не нарушало ее нескольких долгих мгновений. Наконец слабый вздох заставил Войку повернуть голову, и он увидел Роксану.

Они стояли друг против друга, не в силах пошевелиться, пока, очнувшись, не увидели, что остались одни. Княгиня знаком подняла с кресел и увела с собой растроганных женщин, оставив племянницу наедине с мужем, которого не могла уже не принять.

Пири-бек Мухаммед подошел к Хотину, когда уже смеркалось. Турецко-мунтянское войско расположилось в достаточном отдалении от крепости, за холмами; высланные во все стороны дозоры, конные и пешие, вскорости доложили, что в окрестности ничего подозрительного не замечено. Войско провело ночь, не зажигая огней, а еще до зари незаметно выдвинулось поближе к каменному гнезду, которым ему предстояло овладеть. Мунтяне и турки незаметно заняли лесистые вершины, полукругом обступившие крепость. Молдавские же бояре повели пять сотен своих ратных холопов в походном порядке прямо к воротам. Самый родовитый среди них главарь предателей Кындя ехал впереди; рядом с ним держались Жупын и Лупул, Сингурел и Кодэу, чьи лица не могли вызвать у пыркэлабов подозрений — хотинские люди Штефана-воеводы до сих пор не имели повода усомниться в верности этих бояр. Жевендел и Кодэу, проявлявшие не раз непочтение к князю, следовали позади, надвинув на глаза мохнатые гуджуманы.

Крепость молчала. На стенах виднелось мало воинов, только его милость Дума, в алом плаще поверх серебристой кольчуги, без шлема и шапки, открыто стоял между двумя зубцами над воротами, рассматривая из-под ладони гостей. Появление новой силы в этих местах, судя по всему, не слишком встревожила пыркэлабов Хотина; Пири-бек, следивший за всем с вершины холма, увидел в этом добрую примету. Передовые всадники достигли наконец свободной площадки, где дорога упиралась в ров. Остальные продолжали подходить не спеша, равнодушно переговариваясь между собой.