Ефим Лехерзак - Москва-Лондон

— Мэри, — весело улыбаясь, щебетала она. — Хоть немного потанцуй

с нами! Ведь ты же прекрасно танцуешь, я-то хорошо знаю!

— Ах, Лиз… — растеряно пробормотала Мария. — Право, ты…

Все дальнейшее произошло помимо воли и сознания Грешема: он опустился на колено и протянул Марии правую руку.

Она тоже, вероятно, потеряла контроль над своими действиями и вложила свою руку в его. Глаза Марии вновь вспыхнули и осветили ее лицо…

В танце они вошли в замкнувшийся за ними круг кавалеров.

Гальярда, куранта, аллеманда, лавольта… Один танец сменялся другим без перерывов. Никто из кавалеров не мог превзойти в высоте прыжков маркиза Винчестера, когда танцевали лавольту.

Обе принцессы Тюдор, такие разные абсолютно во всем, обрели вдруг столько общих черт, что стали даже лицами похожи друг на друга. Модное и дорогое бело-голубое платье Елизаветы, изящные драгоценности на шее и руках, великолепные светло-соломенные волосы, собранные в красивую высокую прическу, резко контрастировали с почти монашеским одеянием Марии и подчеркивали скрытую, неброскую красоту старшей сестры. Не исключено, что умная и хитрая Елизавета не без умысла выбрала для этого вечера именно такой туалет… О, вовсе не исключено!..

Когда принцессы, взявшись за руки, отошли в танце на приличное расстояние, маркиз Винчестер прошептал Грешему почти в самое ухо:

— Послушайте, Грешем, черт вас возьми! Что вы сотворили с этой сухой треской?

Грешем, еще окончательно не пришедший в себя от умопомрачительного события сегоднешнего вечера, еще не остывший от него и не вполне осознавший его реальные последствия, пробормотал как во сне:

— Но по-моему, маркиз, она вовсе не так уж и суха…

— Да-а-а?! Вы и это уже знаете, черт побери?

Маркиз от удивления замешкался, сбившись с музыкального ритма. Впрочем, опытный танцор немедленно вновь вошел в ритм, так что только один Грешем заметил, вернее почувствовал, этот сбой. Впрочем, как оказалось, не только он один…

Когда Мария вновь танцевала с Грешемом, она, заметно задыхаясь, прошептала:

— Я отвыкла от всего этого… Мне… мне трудно… Слишком много всего сразу… Но как я благодарна тебе, дорогой мой! Я почувствовала себя женщиной, которую, кажется, любят и которая так любит тебя!

Грешем остановился и поднял руку. Музыка мгновенно оборвалась, танцующие замерли.

Елизавета буквально налетела на сестру и, стиснув в объятиях, покрыла ее пылавшее лицо быстрыми, звонкими поцелуями…

— Ты прелесть, Мэри! — воскликнула она. — Милорды, я ведь говорила вам, не правда ли, что моя милая сестра великолепно танцует?!

— Это прежде всего свидетельствую я, милая принцесса! — с глубоким, церемонным поклоном и сладостной улыбкой заявил маркиз Винчестер.

— Полагаю, именно об этом вы и шептались с сэром Томасом, не правда ли, дорогой маркиз? — коварно усмехнулась Мария. — Даже я заметила, что вы споткнулись в танце, а это на вас решительно не походит!

Неизвестно, как далеко зашел бы этот диалог, не подойди к Марии сэр Себастьян Кабот, высокий и тяжелый седогривый старик. Он с трудом дышал, поэтому говорил с большими паузами:

— Мэри, дитя мое… Ты сегодня… совсем другая… и очень нравишься старому… Себастьяну Каботу… Позволь мне поцеловать тебя, как

в детстве… как всегда…

Он обнял Марию и поцеловал ее в лоб и в обе щеки.

— Ах, дорогой мой сэр Себастьян! Вы всегда были так добры ко мне, так ласковы… — растроганно проговорила Мария. — И всегда были так высоки, что я не могла поцеловать вас. Помогите мне и на этот раз, мой добрый и милый дедушка!

Счастливо улыбаясь, Кабот нагнулся, и Мария, обняв его за шею, поцеловала старика в обе щеки и лоб.

В этот момент двери зала бесшумно распахнулись и появившийся на пороге величественный мажордом, стукнув большим черным жезлом-посохом об пол, провозгласил о готовности столовой принять их высочества

и милордов придворных для ужина.

Томас Грешем предложил руку Марии, и они медленно направились

в парадную столовую. За ними, негромко переговариваясь и соблюдая положенный этикетом интервал, шли Елизавета с Уильямом Сесилом и все остальные гости попарно. Тихо заиграл оркестр.

Лорд-дворецкий граф Арондел, шедший в паре с лордом — хранителем печати графом Пембруком, проговорил:

— У меня такое ощущение, граф, будто все мы находимся сейчас не в купеческом доме, а на королевском приеме…

— Пожалуй… — вздохнув, ответил Пембрук. — Купеческие дома слишком быстро стали превращаться в дворцы подлинных владык королевства…

— Не кажется ли вам, граф, что наступают такие времена, когда нам придется служить этим новым владыкам, как вы их совершенно справедливо только что назвали?

— Ах, дорогой граф, мы давно уже им служим, если разобраться по существу! И я лично нахожу такую службу не только значительно более выгодной, но и куда более безопасной: ведь короли любят нас с топором в руках, а купцы — с денежными мешками у порога!

— Боюсь, вы снова правы, дорогой граф! — вздохнул и Арондел, чистый годовой доход которого составлял две тысячи четыреста сорок фунтов стерлингов, а долги перевалили за семнадцать тысяч, и конца их росту видно

не было… — Но что произошло с принцессой Марией? Я впервые вижу ее такой веселой и совершенно земной! Она улыбается, танцует… Даже внешне она показалась мне какой-то… Я бы сказал, подмененной, что ли… Вы не находите, граф, что с ней произошло нечто весьма значительное за то, следует заметить, достаточно продолжительное время, на которое она уединилась с Грешемом?

— Это несомненно… Но что? Крайне подозрительное уединение, если

к тому же иметь в виду, что Грешем только на этих днях вернулся из поездки на континент. Не кажется ли вам, дорогой граф, что этот ловкий хитрец готовит для себя некое особое положение при дворе королевы Марии?

— По-моему, при любом дворе у него будет особое положение. В уме

и ловкости ему не откажешь… Быть может, что-нибудь прояснится за столом? Вы полагаете, здесь замешана большая политика?

— Дорогой граф, я не могу себе вообразить что-либо иное, ибо в таком случае нам следовало бы признать, что принцесса Мария является еще

и женщиной!

— Ха-ха-ха! Но это же совершенно невероятно! Завтра же весь двор

будет смеяться до слез над вашей великолепной шуткой!

Когда все расселись по местам, Мария сказала:

— Милорды, надеюсь, нововведения моего отца не сделали вас безбожниками?

Она встала и трижды осенила себя крестом, губами шепча молитву. Все также поднялись со своих мест и сделали то же самое.

Мария села и кивком подала знак к началу трапезы. Сама она отломила крохотный кусочек хлеба и запила его глотком воды.