Ефим Лехерзак - Москва-Лондон

и у меня появятся весьма солидные возможности быть полезным вашим очаровательным графиням и с точки зрения заботы об организации их безопасности, и со многих других точек зрения. Впрочем, разумеется, если они этого захотят… и вы тоже. Теперь — третье направление созданной вами ситуации. Но я уверен, что говорить о нем можно лишь стоя и только с полными бокалами вина! Джентльмены, сомкнем наши бокалы во здравицу супругов!

Божественные дамы! Мы уверены, что в эту минуту ваши любящие сердца бьются так же учащенно, как и наши. Мы молим Всевышнего хранить вас!

— Это каждый вам скажет!

— Ах, сэр Томас, если бы вы видели тех, за кого провозгласили здравицу!

— Надеюсь, вы предоставите мне такую возможность, джентльмены, не правда ли? Я мечтаю доказать вам, что смогу быть не только вашим искренним и верным другом, но и их.

Когда бокалы были опорожнены, все трое мужчин уселись в свои кресла и погрузились в довольно длительное молчание.

В кабинете было почти темно, и только яркое пламя горящих в камине дров освещало людей и вещи неровным светом. Вещи, словно гордясь своей драгоценностью, отражали этот свет на людей. Люди, словно гордясь своей мудростью, поглощали и этот свет, и тот, что рвался тусклыми пучками из больших и нарядных окон с толстыми венецианскими стеклами. Люди в кабинете медленно, но неумолимо погружались во тьму…

…Но вот послышался полушепот Томаса Грешема:

— Вы можете себе представить, джентльмены, какие возможности могут открыться перед нами, согласись ваши прекрасные, ваши удивительные графини объединить свои капиталы с нашими в самых различных сферах коммерческой, финансовой, производственной и всякой иной деятельности на европейском континенте? Их почти фантастические связи и влияние на всех монархов Европы, их уникальное и, кажется, неуязвимое положение в обществе как правящих особ, их ум, образованность, деловая хватка и, судя по всему, несметные богатства, а следовательно, и невиданная власть в сочетании с нашей английской выдержкой и особым умением самым прибыльным образом вести любое дело могут принести такие доходы, какие просто немыслимы ни в каких иных обстоятельствах. Вообразите себе, джентльмены, что наше Объединение (скромно назовем его, скажем, Всеевропейской компанией или как-нибудь в этом роде) крайне осторожно, аккуратно, искусно и почти незаметно прибрало к своим рукам золотые, серебряные, оловянные, свинцовые, железные и всякие иные рудники и копи Европы, оружейное и пушечное производство, переработку зерна и всего прочего, чем одаривает нас земля для питания человека, производство всех видов тканей, мебели, ювелирных изделий, объединение воедино всех гостиниц и увеселительных заведений Европы — о Господи!.. Не слушайте меня, джентльмены, — вероятно, я сейчас просто брежу… под воздействием вина… Но какой же это сладостный бред, джентльмены! Какое будущее открывается и сверкает перед нами! А наша с вами Англия? Ведь это же единственный бескровный и надежнейший путь завоевания Европы, а следовательно, и всего мира для нас с вами и для нашей милой старушки Англии! И тогда… Фу-у-у… Джентльмены, вы не находите, что я уже сошел

с ума?

— О, нисколько, сэр Томас! — воскликнул Чанслер. — Если наши Дианы одобрят ваши идеи, считайте их уже осуществленными!

— Это каждый вам скажет, — откликнулся Смит. — Не знаю, как у нас получится с Всемирной компанией, но эту глупую и блудливую Европу давно уже следует прибрать к настоящим рукам. Никогда там не было и нет никакого порядка, значит, и обойдется нам это дельце не слишком-то дорого.

— Чарли, вы гений! — Грешем громко зааплодировал. — Я утверждаю, что вы — гений!

— Это каждый вам скажет! — с интонацией Смита воскликнул Чанслер.

В кабинет бесшумно вошли трое пышно одетых слуг и зажгли свечи

в люстре, бра и многочисленных канделябрах.

Томас Грешем отошел к окну, слегка отодвинул штору и проговорил:

— Надеюсь, джентльмены, вы не хуже меня поняли и оценили созданную вами же обстановку. Если вы не возражаете, я мог бы попросить сэра Джона Грешема, моего дорогого дядюшку, большого и тонкого знатока коммерции, финансового дела и всех тонкостей европейской политики

и дипломатии, самым глубоким и тщательным образом проанализировать эти проблемы и изложить свои умозаключения по этому поводу в самое ближайшее время. — Грешем повернулся лицом к Чанслеру и Смиту. Он добродушно улыбался, а его близорукие глаза щурились как-то беспомощно и властно одновременно. — О, джентльмены, поверьте мне, этому суперстару51 будет что сказать и предложить нам! А хорошо и давно известного вам депутата нашего замечательного и превосходного парламента мистера… Впрочем, он недавно стал рыцарем и, следовательно, его надлежит теперь величать сэром. Кстати, я думаю, что следует и вам решить эту нехитрую

и не слишком уж дорогостоящую задачу, о чем я завтра же попрошу озаботиться людей сэра Томаса Одрича и его самого. Итак, я хотел сказать, что сэр Томас Одрич будет озадачен составлением таких предварительных документов, которые было бы не стыдно представить на суд, согласование

и утверждение вашими божественными супругами, если вы, разумеется, не против того, чтобы я присоединился к вам во время вашей ближайшей поездки на континент. Я полагаю даже, что и сэр Томас Одрич не слишком возражал бы против того, чтобы лично участвовать в возможных переговорах, если, конечно же, ни вы, ни ваши супруги не будут иметь ничего

против.

— Честно говоря, сэр Томас, — промолвил Чанслер с несколько застенчивой, недоуменной и какой-то слегка даже грустной улыбкой, — за по-

следние несколько месяцев с нами произошло столько всяких историй, приключений и свалилось так много новых для нас дел, чувств и забот, что, право, мы с Чарли не можем до сих пор как следует отдышаться и прийти

в себя. А тут еще вы разговариваете с нами не только как с равными, но, насколько я понял, как с компаньонами по огромному и невиданному доселе делу. Сэр Томас, дайте, пожалуйста, какое-то время для того перевоплощения, которое происходит с нами, иначе… иначе как бы не треснул хребет от чрезмерной тяжести нового нашего положения. Не так ли, Чарли?

— О, это каждый вам скажет! — решительно заявил Смит. — Ведь если крылья орла вдруг вырастут у воробья, он никогда не сможет взлететь в небо.

— Разумеется! — воскликнул Грешем, подходя к Чанслеру и Смиту, стоявшим у камина. — Но дело-то все в том, что воробьи с помощью Божьей постепенно превратились в больших и сильных орлов, только они этого не заметили. Друзья мои, вы уже переросли себя. Теперь ваша стихия — поднебесье. Надеюсь, очень скоро простые смертные узнают, а затем и признают ваше превосходство над ними.