Марина Алексеева - Пираты Короля-Солнца

Рауль улыбнулся — на этот раз искренне.

— Вовсе нет!

— Как же нет — ты вошел с похоронным видом. О, Рауль, я без пяти минут покойник! И ведь до чего обидно — не суждено моим бренным останкам даже в фамильном склепе упокоиться, рядом с предками. Зашьют в мешок и выкинут за борт, так ведь в море с покойниками поступают.

— Вздор! Ты совсем не так плох! Тебе еще жить да жить.

— Не утаивай от меня правду. Я-то тебя хорошо знаю — у тебя всегда все на лице написано. Я все понял… У них и мешок, наверно, уже для меня припасен… О, я, несчастный!

— Ничего ты не понял. Твоя болезнь тут не при чем. Бофор собрал нас…

— А… вам досталось от Бофора? Тогда мне и правда лучше отлежаться.

На перепуганную физиономию барона невозможно было смотреть без смеха. Предательская улыбка друга обидела несчастного пациента.

— Смеешься? Вот уж не думал, что ты можешь хихикать, когда я на смертном одре. О, Боже, как же мне плохо! — стонал Оливье, — Всего вывернуло наизнанку. Таких мучений не испытывали, наверно, жертвы Медичи и Борджиа.

— Бедняга, — опять сказал Рауль, — Пить хочешь? Налить тебе?

Он взял стакан.

— Нет! — взвизгнул Оливье, — Только не это! Это ужасное лекарство, горькое как полынь, адское снадобье. Я после него блюю, как беременная женщина! Налей мне из того графина — там, по словам нашего эскулапа, не то успокоительное, не то укрепительное.

Рауль налил лекарство и напоил де Невиля. Оливье откинулся на подушки.

— Сушняк, — простонал он, — Все время пить хочется.

— Еще? — предложил Рауль.

Де Невиль печально покачал головой.

— Думай о хорошем, — посоветовал Рауль, — Пройдет день-другой, и ты забудешь все свои… мучения.

— Да я не протяну день-другой… Хорошо тебе говорить! Хорошо тебе советовать! У тебя-то ничего не болит! А я не могу думать о хорошем, как ты советуешь, умный ты наш! Я думаю… о мешке…

— Да это становится идеей-фикс, — прошептал Рауль, — Утешься, страдалец! — провозгласил он патетически, — Мешка не будет! Мы тебя похороним как викинга! Бренные останки — в шлюпку! И подожжем! И проводим тебя в Вальхалу с воинскими почестями! Мушкетными залпами! Барабанной дробью! Круто, правда? Полегчало?

— Так ты уже примирился с мыслью о том, что я помираю? — огорченно сказал Оливье.

— Я пошутил.

Оливье хотел сказать, что грешно шутить над мучеником, но вовремя вспомнил любимого автора.

– 'Над шрамом шутит тот, кто не был ранен', [75] Шекспир. 'Ромео и Джульетта' . Слова Ромео. — трагически продекламировал он.

Рауль уже подумывал о бегстве. Ему повезло — в каюту вошел де Сабле.

— Господин барон, — промолвил помощник капитана, — Я слышал, вы не совсем здоровы. Я зашел осведомиться о вашем самочувствии.

— Увы! Увы! Увы… господин де Сабле!

На этот раз барон не стал называть молодого офицера ни юношей, ни мальчиком — находясь в столь плачевном состоянии, Оливье воспылал любовью к оставляемому им человечеству и преисполнился желанием помириться со всеми и простить всех. И этих двоих он прощает в свой смертный час. Он прощает помощнику капитана его грубые слова. Он прощает Раулю дурацкий смех.

— Увы, господин де Сабле, — прошептал Оливье, — Я прощаю вас. Вы не имели, конечно, намерения оскорбить меня.

— Нет! Конечно, нет! Милостивый государь! Барон… вот яблоки… покушайте, может, вам станет лучше…

— Оставьте, дорогой господин де Сабле… сам же я… прошу меня простить, если я невольно чем-то обидел вас. Я назвал вас юношей, господин де Сабле, и вы обиделись… Увы! Не считайте это оскорблением, молодость — это счастье. Я начинаю понимать это, находясь у порога смерти. Вы еще станете мужчиной, потом стариком, когда-нибудь ваши волосы поседеют, лицо покроется морщинами. А я… никогда не буду стариком… Видите, мои дорогие юные друзья, я умираю, не дотянув до тридцатилетия нескольких лет.

У доверчивого де Сабле на глаза навернулись слезы.

— Барон, — испуганно сказал Рауль, — Съешь апельсин. Я очищу? Ты, похоже, так ослабел, что и апельсин очистить не можешь.

Он взял свой пакет, с которым пришел к другу.

— Не надо, — простонал барон, — Мой бедный желудок не принимает даже такую нежную пищу как апельсины.

Рауль переглянулся с помощником капитана.

— Ну, хоть одну дольку, — настойчиво сказал Рауль, — За наше Пиратское Братство, Оливье! Не обижай друзей!

Он скормил страдальцу дольку апельсина. Оливье, умяв дольку, тяжело вздохнул и пролепетал слабое 'спасибо' .

— Еще, за Победу! — сказал помощник капитана.

Оливье покачал головой.

— Как, ты не хочешь, чтобы мы победили?

— О, я столько пил, чтобы мы победили, вот теперь и мучаюсь. Будто Победа как-то связана с этим апельсином!

— Как знать, — пробормотал Рауль, — Мы немного суеверны, так что лучше съешь.

Оливье раскрыл рот и слопал вторую дольку.

— За маму! — сказал помощник капитана.

Оливье подчинился.

— За папу! — сказал Рауль.

Оливье проглотил четвертую дольку — за папу.

— Не мучайте меня больше… — жалобно сказал барон.

— За твою маркизу, и мы от тебя отстанем, — пообещал Рауль, — Остальное тебе на ужин.

То, что им удалось скормить бедняге пол-апельсина, внушало надежду. Барон далеко не так плох — его запугал грозный док. Дюпон перестарался — несчастный Оливье уже шутки понимать перестал. А вот сюсюканье неумелых нянек подействовало. И Рауль заговорил с бароном де Невилем как заботливая нянюшка с несмышленым младенцем:

— Вот и умничка, лежи в своей постельке и выздоравливай. Бедняжка!

''Сейчас он разозлится и пошлет меня к чертовой бабушке… или…еще… подальше' . Но Оливье не обиделся на 'бедняжку' и кротко вымолвил:

— Спасибо, милый Рауль, я знал, что ты добрый юноша.

''Добрый юноша' разинул рот. Такой реакции он не ожидал! Не ожидал таких слов и помощник капитана. А, поскольку де Сабле тоже был добрым юношей, у него опять навернулись слезы на глаза.

— Не плачьте, — сказал Рауль моряку, — Он выкарабкается. Барон де Невиль живучий как кошка. Барон! Вспомни фрондерские войны!

— Вот то-то и обидно, — стонал Оливье, — Умереть не в бою, как положено рыцарю, воину, дворянину, а в… постельке… от жалких пилюль и отвратительных клистиров. Что ты там вещал о викингских похоронах? Не видеть мне Вальхалы, попаду с моим отравлением в царство богини Хель.

— Он бредит? — спросил де Сабле.

— Он шутит, — сказал Рауль, — Друг мой, Вальхала — это шутка. Мы с тобой христиане как-никак.

— Фрондерские войны, — простонал Оливье, — Вот, юноша, взгляните, — с этими словами Оливье достал пулю на шнурке, что висела на его груди и показал помощнику капитана.

— Видите, — сказал Оливье слабым голосом, — Эта пуля пробила мою грудь, когда мне и девятнадцати не было.