Жаклин Монсиньи - Кровавая Роза

Фульвио еще прихрамывал. Ничего не говоря Зефирине, он отправился в матросскую таверну на берегу Темзы. Там свел знакомство с английским капитаном, который готовился через восемь дней отплыть на своем плашкоуте [184]из Портсмута в Дьепп. За один бриллиант (мешок был уже почти пуст) Фульвио получил место на борту вместе со своей маленькой семьей, лошадьми и ламами, которые, судя по виду, хорошо переносили британский климат с его туманами.

Когда князь сообщил новость жене, от радости она бросилась ему на шею и призналась, что ждет ребенка. Еще один ребенок! Фульвио был вне себя от счастья.

Ночью их примирение было страстным.

В Портсмуте Луиджи сидел на руках мадемуазель Плюш. Зефирина и Фульвио с мостика наблюдали за маневрами судов, когда с пристани раздался оклик:

– Старый друг!

Это был красавец Мортимер Монтроз, элегантный и такой безмятежный, как будто ничего не произошло. Лорд поднялся на борт. Он прибыл не как «друг», а как полномочный представитель Генриха VIII. «Его величество сожалеет, что не удалось встретиться с Фарнелло в Виндзоре еще раз. Король предлагает его светлейшему высочеству князю Фарнелло мирный договор и хартию дружбы между Англией и его княжествами Сицилией и Ломбардией. Толстый Генрих ищет союзников, независимых от короля Франции и Карла V, в Италии, какими бы маленькими они ни казались в сравнении с его большим животом».

Толстый Генрих не изменился. Все такой же хитрец. Единственный из трех владык, который всегда заставлял Европу таскать для себя каштаны из огня.

Первой мыслью Фульвио было отказаться. Зефирина отвела его в сторону. Она по-прежнему любила политику.

– Подумайте, мой друг, речь не идет о союзном договоре, который мог бы вовлечь нас в случайную войну. Это договор о мире и дружбе. Латинское amicitas означает: чувство привязанности или симпатии, а pax – взаимоотношения между лицами, которые не находятся в ссоре… Мы ничего не теряем, а только выигрываем, поставив свою подпись рядом с подписью толстого Генриха…

– Ваше рассуждение понравилось бы моему другу Макиавелли, – заметил Фульвио. – Как приятно иметь ученую жену!

Это насмешка? К великому изумлению Зефирины, ее супруг, суверенный глава государств, о которых не мог бы сказать, существуют ли они еще, подписал хартию-соглашение с Генрихом VIII.

Корабль снялся с якоря. Мортимеру пришла пора сойти на берег.

Выполнив свою миссию, Монтроз пожал Фульвио руку.

– До следующего раза, Мортимер! – сказал князь со значением.

– Будьте осторожны, Фульвио, в третий раз я вас убью! – пригрозил Мортимер полусерьезно, полушутя.

– Следующего раза не будет, – твердо пообещала Зефирина, разводя их.

– Знаешь, Фульвио, наверное, сама судьба привела меня сюда. Мне нужно исполнить одно священное для меня обещание, – сказала Зефирина, когда через два дня они прибыли в порт Дьепп.

Супруги оставили Луиджи под присмотром мадемуазель Плюш в местной гостинице, где сладко пахло воском и яблоками.

Зефирина с трепетом ступала по земле столь давно покинутой ею Франции, восхищалась красотой города и любезностью его жителей. В нескольких словах она объяснила мужу, в чем состояло ее поручение.

Сопровождаемые Паоло и Пикколо, Зефирина и Фульвио отправились на поиски дома мессира Жана Анго, арматора.

Они остановились перед роскошным дворцом, украшенным деревянной позолоченой резьбой и обрамленным итальянскими террасами.

– Мессира Анго сегодня нет дома. Его превосходительство отбыли в свой владения в Варанжевиль, – ответил вышколенный лакей. – Это недалеко отсюда, – добавил он, указав им дорогу.

Супруги Фарнелло скакали вдоль берега моря, мимо пляжей и скал, пока вдалеке, под тусклым серым небом Нормандии перед ними не вырос настоящий флорентийский дворец.

Виолы и лютни гармонично вплетали свои напевы в рокот прибоя. Мэтр Анго давал бал в своем парке.

Фульвио и Зефирина назвали свои имена. Мажордом провел их в пустую гостиную.

Из окон дворца Зефирина увидела великолепный парк, простиравшийся до самого моря, пенящегося белыми барашками волн.

– Вы хотели говорить со мной?

В комнату вошел сам великий арматор. Это был полный мужчина лет пятидесяти, с лукавым лицом и голубыми, как у всех нормандцев, глазами; взор его был живым и проницательным.

Обменявшись общепринятыми приветствиями, Зефирина начала свой рассказ:

– Мессир Анго, мне довелось оказаться в камере, где сидел Жан Флери…

– Увы, увы… Карл V отнял у меня моего друга, приказав казнить его, хотя я предлагал за его освобождение 50 000 экю! – поспешно вздохнул Анго.

– Он знал, что должен умереть, и взял с меня клятву рассказать вам, где он спрятал большую часть сокровищ Монтесумы, – произнесла Зефирина.

Мэтр Анго смотрел на супружескую пару, принадлежавшую, судя по манерам, к высшей аристократии, и не мог понять, откуда этой молодой прекрасной женщине стала известна столь важная тайна.

– Мессир, на мысе Аг, к северо-западу от Котантена, вы найдете большой камень высотой примерно шесть футов, очертаниями напоминающий лошадь. Под ним Жан Флери спрятал две шкатулки с драгоценными камнями и дорогими украшениями… У него не было времени вернуться в Дьепп и предупредить вас: он отплывал на перехват испанских судов… Это было его последнее плавание, тогда-то его и схватили! – взволнованно завершила Зефирина.

Всякий раз, вспоминая об аресте Жана Флери, она испытывала тягчайшие угрызения совести.

Мэтр Анго не хотел отпускать от себя Зефирину и Фульвио.

– Вы мои гости! – истинно королевским тоном объявил арматор.

Отослав двоих слуг на мыс Аг, он отправил карету за Луиджи и спутниками своих новых гостей.

Если Жан Анго и был изумлен, увидев сопровождавшую князей Фарнелло свиту, то, во всяком случае, сумел это скрыть. Впрочем, и ламы, и инка Пандо-Пандо были для него равно экзотическими животными.

Со всей округи стекались нормандцы – поглазеть на диковинных животных и индейца в наряде из перьев.

Зефирина была в отчаянии, видя, как томится Пандо-Пандо. Ему было плохо без своего солнца и без своих богов.

Две недели князь и княгиня Фарнелло наслаждались гостеприимством Жана Анго.

– Seigneur! Saumon! Sardine! Saucisse! [185]– каркал Гро Леон.

Он вполне оценил превосходную кухню Варанжевиля.

С самого приезда в Нормандию Буа-де-Шен не находил себе места. Однажды утром, взволнованно теребя в руке шляпу, он пришел к супругам и заявил, что расстается с ними.

Свою долю сокровищ он хотел употребить, чтобы купить:

– Хорошенький кусочек лужка с дюжиной упитанных коровок, мощного бычка, трех свинок, всякой мелкой живности и чудесную несушку! И все это неподалеку от Вайе.